Преступление.

[mudstork]

Фэндом: «Отблески Этерны»
Герои: Рокэ Алва времен Лаик и оригинальный персонаж
Жанр: приключения
Disclaimer: хором: «Мы любим их, очень-очень любим!», но принадлежит они не нам. Но => глубокоуважаемой Gatty.

- Второе секретное слушанье по делу убийств брата Козимо Бертачче и брата Авдея Максимилиана объявляю открытым. – По погруженным во мрак рядам прошел рассеянный шорох. Пристав неторопливо встряхнул бумаги, постучав по столу небольшой серой папкой, перевязанной алым шелковым шнурком, и решительно вскинул седую голову. Кафедру, на которой он стоял, заливал мягкий свет. - Для вновь прибывших оглашаю уже оговоренные и поясненные свидетельства со стороны обвинения и гипотезы независимых экспертов. Так же прошу заслушать результаты медицинского освидетельствования тел покойных и связанного с ним осмотра келий потерпевших. Спешу заметить, что учинить допрос и наложить на дело гриф секретности нас подтолкнули обстоятельства смерти и орудие убийства, должное называться «ритуальным». Итак, прошу Вас, господа…
Я молча смотрел в пыльную пустоту, рассеянно слушая подробности произведенных арестов и допросов, и пытался понять, откуда ждать нападения, и попутно отмечая, что в полку дознавателей и слушателей прибыло. Множественные шевеленья четко давали понять, что дело принимает нежелательную огласку, интересно, кто еще заинтересовался случайным происшествием, придется вычислять по знаменитым на все королевство носам. Хм… а что это тут делает сама его светлость тессорий?.. В царящей темноте даже мне сложно было разобраться в хитросплетениях мантий и шапочек (да и толку-то – чины были заняты маскировкой, незаметные и зоркие, как кошки), но одно становилось ясно – мне больше не доверяют, а это, сами понимаете, в следствии оказанного свыше доверия, грозило определенными сложностями.
Да все это, я имею ввиду, предпосылки моему назначению на место ведущего следователя, с самого начала было запутанным, странным до невозможности. Удивительно, прямой вызов к Его Высокопреосвященству (уже тогда я начал думать, почему столь высокопоставленное лицо озабочено делом столь незначительной малости?), о котором прежде мне доводилось только слышать, как, впрочем, и всякому, сколько-нибудь приближенному дворцовым палатам обывателю, приближенному, но в виду некоторых причин не вхожему в царственный круг. Святоша решил действовать не через посредников, и не потрудился открыть мне свое истинное лицо, и все это было весьма подозрительно. И неужто откровенная демонстрация начальственной пяты должна была подтолкнуть меня к мысли, что мне доверяют а, соответственно, доверие стоит всячески оправдывать?
Да, не спорю. Мысли не замедлили появиться. Во-первых, ничего не мог с собой поделать, но мне тот же час стало страшно интересно, а почему это дело поручили именно мне, тогда как, бесспорно, можно было озаботиться умудренными опытом следователями, доверенными лицами, нет же – им понадобился простой секретарь, отмеченный небезызвестным талантом и семь лет прослуживший под началом младшего королевского сыщика! Почему именно меня решили посвятить в дела государственной важности, почему именно меня обличили такой, казалось бы, безучастной тайной?
По первому времени, вашему покорному слуге соизволили сказать только, что неделю назад в поместье Лаик нашли труп монашка и пришли к заключенью, что, мол, несчастный наложил на себя руки (монах?!), после того, как его, представляете, «случайно» забыли в том самом коридоре, в котором, по слухам, до сих пор мертвые слоняются и никто не может найти управу на трижды дохлых послушников. И все зеленое. Так же мне было сказано, что по утру, когда благословенные браться пришли проверить, а все ли в порядке, в заутрене хватившись недостающего, в раз окоченели, заметив, что он есть, только почему-то лежит… бездыханный, вся голова в крови и рядом подсвечник валяется, а свечи-то нет! И запах такой омерзительный, как будто не вчера все случилось, а не много не мало - месяц назад, и одежда на невинно убиенном истлела насквозь.
Гадкое делишко, а самая большая подлость заключалась в том, что мне даже не позволили осмотреть предполагаемое место предполагаемого самоубийства, нет, не запретили конечно, но, так сказать, тонко намекнули, что это было бы нежелательно, но… в таком случае, зачем вообще было затеяно расследование, если все, во-первых, сводилось к замшелому грехопаденью, а, во-вторых, следствию чинили все мыслимые и немыслимые предъявите вышестоящие, заинтересованные же в благоприятном исходе лица?! Нет, все это мне решительно не нравилось, и больше всего не нравилось, что нельзя было не обратиться, не поговорить – секретность, раздери ее кошки. Налагала определенные обязанности на исполнительные структуры. Потом, по прошествии некоторого времени, видя, что я не сдвинулся ни на шаг, меня соизволили известить, что, разумеется, подталкивая не к активным действиям, так к жизненно необходимы свершеньям – точно, что гриф был принят во внимание благодаря насильственному прошенью главы, так сказать, «кающейся братии» Лаик, исходящего из того, что, мол, нечего пачкать кровепускающими слухами благородное поместье и растлевать пламя вражды между двумя церквями… а это тут причем?! Таким образом, мне, верно, пытались объяснить, чем объясняется подобная с их стороны неуступчивость и нерасторопность с фактами и заказанными экспертизами. А так же в сем рылся почти не завуалированный намек попытаться пройти в обход поступившему приказу приказавшим же интриганом.
Нет, я никогда не смел бы утверждать, что, потратив семь лет в следственном отделе да схоронив пятнадцать в документальной практике был слишком чист и благороден, чтобы немедля отступиться, предварительно предъявив начальству вескую тому причину, но… не мог избавиться от охватившего душу любопытства, попустительство которого, в конце концов, и стало решающим голосом в пользу дальнейшего расследования. К тому же, должен признаться, что не говори – семь лет – довольно долгий срок для того, чтобы должным образом оценить самостоятельную работу, которая, к тому же, подвернулась весьма кстати. Сидеть и бумажки перекладывать, это, конечно. думал я, хорошо, но до времени, а потом от скуки уж начинаешь себе зубы точить! Вот почему тогда я не подумал отказаться (как будто у меня был выбор!), а, почтительно коснувшись губами протянутой руки, поклялся сделать все в должном виде.
Ах, знал бы сейчас, во что ввязываюсь, немедля бы кошками проклял и свое треклятое любопытство, и не во время вылезшую вперед гордость, но тогда мне было все по плечу! Я буквально горел жаждой действия, но, отрезанный от мира и запутавшийся в приказах, наказах, а так же пожеланьях, мог только ждать, когда же наконец-то свершится что-то достаточно непредсказуемое и великое, чтобы не только способствовать толчку вперед но и, наконец, приоткрыть ту заветную дверь, в кою я, разумеется, со своим причитающимся уваженьем, смогу тот час юркнуть.
И вот… свершилось! А лисы в мешке не утаишь, как не хотелось, и теперь у них просто не осталось иного выхода, кроме как позволить мне действовать самостоятельно, раздумывал я, и тот час получил наглядное подтвержденье своим размышленья, да и, признаюсь тут же, полная картина произошедшего была отнюдь не лишней. Таким образом, по окончанью еще первого заседанья безликий слуга передал мне небольшой, скрепленный знакомой печатью конверт, в коем находилось краткое уведомительное письмо, в коем мне, со всем возможным почтеньем, но, все же, и с некоторой снисходительностью предлагали посетить на днях поместье Лаик. Якобы для того, чтобы, цитирую «просмотреть за ходом обученья отдельных унаров…».
Ну, что ж, понял я, мы не желаем сдаваться, но неохотно идем на уступки. А это не только не радовало, но и держало в соответствующем напряжении. Вот почему я, быстро сунув письмо в карман и раскланявшись со знакомыми, решительным шагом направился к дому, где немедленнейшим же приказом велел собрать все необходимые расследованию вещи, а так же, кивнув старшему конюху, велел седлать лучшую лошадь да готовить лучший костюм, со всеми почитающимися регалиями, чтоб церковники просекли в одно мгновенье, что им прислали не услужливого дурака, самостоятельного дурня.
Сказать по чести, в свете открывшихся новшеств, в явке на повторное слушанье для меня не было ни малейшего резону, но… зачем-то захотелось перед отправкой побыть в центре событий. Эх… но кто же это там у нас такой знакомый и носатый? Я еще раз тщательно осмотрелся, кивнул самому себе, а потом, с коротким вздохом поднявшись, торопливо зашагал к выходу, размышляя на ходу.
Нечего больше думать, пришло время действовать, в некий миг отчетливо осознал я.
А, выйдя в королевский сад и направившись прямиков к центральным воротам, даже на мгновенье притормозил, чтобы, придержав шляпу, вскинуть глаза в чистейшую лазурь летнего неба.
Сейчас меня ждал Лаик… и кто мог знать, что могло поджидать меня там?

- Хм… А вы, должно быть, тот самый следователь из столицы?
Я чуть не подскочил на месте, быстро развернувшись и, за неимением свободных рук не успев придержать взмывшую в небеса шляпу, грозно взглянул на возмутительного наглеца, осмелившегося потревожить покой обличенного королевским доверием странника. …Шляпу ловко поймали и протянули мне с тихим смешком, заставив обратить внимание на тонкие белые пальцы, а потом, наметанным взглядом, обозреть шутника.
До сель я молча оглядывался, в сие на редкость пакостное, дождливое раннее утро переступив порог Лаик. Мне достало легкомысленности отослать хмурого кучера, но не достало сообразительности предварительно уведомить привратника карточкой и вообразить себе слугу, а потому и приходилось торчать под ледяной сыпью, теряясь у развилки дорог. Впрочем, первые невзгоды вроде занявших руки тяжеленных чемоданов и промозглого ненастья были тот час отринуты и забыты, поскольку мне, наконец, открылся на удивление отталкивающий вид на проклинаемый всей благородной молодежью королевств гм, жеребятник. Что ж… я был вынужден сказать, что первое впечатление от открывшейся мне достопримечательности было, мягко говоря, удручающим. Огромный серый замок настораживал, наросший на стены мох невольно вызывал в сознании сцены драматических сражений и воплей плакальщиц, а над головой скрещивались подернутые корчами палки и кружили одинокие галки. Бр-р… мерзкое местечко, а самым омерзительным было дело, которое привело меня в удаленную от центра столицы глушь.
Вот почему тихий, в сущности-то, но неожиданный вопрос вывел меня из состояния отрешенной задумчивости и вернул на грешную землю, признаться, к крайнему неудовольствию и раздражению.
Передо мной в наглой позе стоял сущий мальчишка, лет шестнадцати, не больше. В первое мгновенье я решил, было, что это тот самый нерасторопный слуга, взявшийся избавить меня от докучливого багажа и препроводить в отведенные покои, но после, порядком короткого размышленья, я сообразил, что форма, в которую он был облачен, больше всего напоминала мне унарскую, хотя и с некоторыми, в виде элегантного шейного платка, изысками. Да и, честно говоря, уже секундой позже я просто изумлялся, как мог спутать столь бесцеремонного юнца с кротким монахом!
Несомненно, и как мне раньше это в голову не пришло, это был один из воспитанников поместья, да и в его безответственности было нечто приличествующее положенью. Да, аристократы не сколько урожденные, но и прирожденные, коих было значительно меньше, всегда вели себя так, словно являлись закономерным и беспрекословным солнцем нашей небольшой вселенной, а уж ощутить на собственной шкуре всю горечь пренебреженья мне никогда не составляло труда. А потому, внимательно рассмотрев протянутую мне руку и отметив пару колец, среднее из которых показалось мне смутно знакомым, я быстро поставил чемоданы на землю, взял шляпу и погрузил на промокшую макушку, наконец найдя время задуматься над заданным вопросом. А мысли, пришедшие мне в голову при рассмотрении сего краткого изречения, мне страшно не понравились.
- Да, это я. – Строго ответил я, лицезря наглого мальчишку. Да будь этот дворянчик хоть трижды графом, подумалось мне, он, Разрубленный змей, лишь жалкий юнец, и не смеет смотреть на меня с такой улыбкой! – Но не могли бы вы, ваша светлость, просветить меня, откуда вам стало это известно? Ведь вы, как я вижу не являетесь посвященной в дело персоной и в самой малой степени относитесь к происходящему. – Ох, Леворукий, а вот этого говорить не следовало, в ту же секунду сообразил я, как не стоило намекать на что-то, о чем этому сопляку и знать не пристало…
- О, напротив. – Ярко сверкнул зубами мальчишка, и, неожиданно оказавшись рядом, к моему изумленью, резко подхватил каменные чемоданы, закинув их на плечи так легко, словно они ничего не весили, сколь, я знал не понаслышке, разумеется, было не так. Далее он рассеяно огляделся, так, словно, не успев проснуться, был вынужден куда-то бежать, что приводило некоторой дезориентации, а, потом, не изменяя привычной дерзости, к которой, я, как мне казалось, успел немного притерпеться, скучающе откликнулся: – Видите ли, господин, детектив… Я имею самое непосредственное отношение к тому делу, которое привело в вас в нашу скромную, - он совсем по-взрослому усмехнулся, я был несколько поражен, - обитель. Так что…
Я, подчиняясь профессиональной привычке и внимательно слушая, зачем-то перевел взгляд на его плечи, где, поддерживаемые правой рукой, покоились мои камнеломные чемоданы, но в сей раз не поспешил удивляться, а к нехорошему недоумению, даже слегка… насторожился. Поднимать, вот так просто держать такую тяжесть… Ладно, я, мне-то не привыкать, смотря, что не долго, а этот костлявый, тонкий мальчика, правда, выше меня, быть может, на пол пальца, но… Разрубленный змей! Из-за самоуверенного графчика-молокососа я не могу связать и двух слов, но самое отвратительное, что я не только не успеваю вставить слово, я, раздери все кошки, и слов-то не нахожу! Видимо, вдруг пришло мне в голову, сказываются давние обиды. Да… прежде никто и никогда не упрекнул бы меня в том, что психологические терзания дали такую глубокую течь, сейчас это стало и для меня неприятным открытием, как откровенно пошло прошлое влияло на мои сужденья…
Впрочем, пустое. Сейчас… И вот опять, как он их, скажите на милость, вообще держит?! И…
В эту секунду этот странный унар удивительно грациозно провернулся на пятках, еще раз улыбнулся в мое вытянувшееся лицо и, прежде чем я успел что-то сказать и чему-то воспротивиться, зашагал прочь, с насмешкой бросив через плечо:
- Следуйте за мной, господин детектив, я провожу вас в вашу комнату.
- Чт… Лев… Эй, стой, подожди, остановись! – очнулся я, когда мы с моим тонким провожатым уже успели пересечь небольшой сероватый мостик и развернулись к темнеющей в высотной стене старенькой дверце. – Кто ты такой и почему имеешь наглость вмешиваешься… - в моей памяти всплыл странный ответ, и мне стало не до шуток: - Что ты имеешь в виду, говоря, что имеешь отношение?..
- Господин детектив… - в ленивом голосе невозмутимо продолжающего шагать наглеца послышалась тоска, а у меня даже дыхание перехватило от ярости, значит, я, выходит, его утомляю?! – Не будьте вы занудой. Я же сказал вам, что вы заблуждаетесь, неизменно напирая на то, что я не имею ни малейшего представления о происходящем под этой крышей, если так можно растолковать брошенные вами слова. - За маячившей на горизонте дверкой, на удивленье легко поддавшейся, открылся небольшой ход, и мальчишка стремительно, как молния, и гладко, как кошка, скользнул внутрь, не забыв аккуратно придержать чемоданы, я, не успев даже задуматься над тем, что делаю, рассеянно шагнул следовом, неловко пригнувшись и чудом не смазнув лбом о притолоку. – Я хочу лишь сказать, - слышался мне неторопливый и несколько высокомерный голос провожатого, - что именно тот, кто вам нужен, если вы, во-первых, не хотите дать этому делу огласку, а, во-вторых, желаете его благополучного завершенья. Я потом объясню вам, почему… - хотя, на мой взгляд, тонкие ноги бесшумно ступающего передо мной юнца были слишком слабы, чтоб сделать хоть шаг с эдакой ношей (не говоря про напряженье, отданное надушенным рукам, которые даже я мог преломить двумя пальцами), ему тяжесть следственного снаряжения не причиняла ни малейших неудобств, казалось, к моему невольному изумлению, он ее вовсе не замечал! – Тут я могу лишь сказать, что, ежели вам кажется, что мне есть хоть какое-то дело до всей этой кутерьмы, заверю вас, вы ошибаетесь. Если таким образом я смогу разбавить свою скуку, то… - мы проходили по коридорам, куда-то поднимались, неизменно обходили сероватые ниши, но… мое сознание не успевало фиксировать повороты, поскольку было поражено вызывающей наглостью воцарившегося в голове мальчишки! - А пока предлагаю вам отложить посещение места происшествия на завтра, а появиться к обеду, и сделать отцу-настоятелю сюрприз…
- Что-о-о?!
Я всегда считал себя человеком здравомыслящим, хладнокровным – вынужден отметить, в зависимости от обстоятельств, со спокойным, отнюдь не фонтанирующим «аристократическими замашками» характером и логичным, чаще – практическим, но несколько творческим мышлением, но…
Но эта фраза заставила меня буквально окостенеть на месте, задохнувшись от бешенства:
- Т-ты мне с-совету…?! – нет, на такую дерзость я даже не рассчитывал. Перед глазами замелькали красные пятна, горло залепило какое-то мерзкое месиво. Нет, подумать только, все время меня, словно марионетку, куда-то направляли, чем-то попрекали и неизменно пытались унизить, и вот, наконец, когда я оказался тут, радея о некоторой автономности и независимости, совершенно беспардонно поволокли по своему желанью, не гнушаясь странных методов. Но я больше не желаю быть подвластной всякому дворцовому дворянчику куклой! В груди вскипела кровь, и я, совершенно забывшись и желая показать обнаглевшему глупцу, что со мной – чтобы не думали хозяева! – шутки плохи, рванулся вперед, хватив его за предплечье и развернув к себе лицом, чтобы заглянуть в глаза… - Да кто ты такой?!…
Вернее, попытавшись развернуть.
- Разумеется. – Невозмутимо ответствовал нахальный сопляк, даже не оглянувшись на мое, верно, представившееся выросшему с золотой ложкой во рту юнцу, глупым вмешательство, и уж всяко боле не обратив вниманье на стиснувшие руку пальцы… Он даже не остановился, это я дернулся вперед, влекомый удивительной силой, и лишь секунду спустя догадался отшатнуться, застыв посередь тусклого коридора и безмолвно уставившись в затянутую серым сукном прямую спину. – Вы дождетесь, пока зазвонит верхний колокол и только потом спуститесь к главную залу, дорогу вам покажут. До сих же пор, вы не только не будете пытаться что-то выяснить, напротив – постараетесь перестать подавать признаки жизни, а то и вовсе – станете как можно меньше. – Голос мальчишки стал четким, из него исчезла леность, говорил, как приказ зачитывал, неожиданно подумалось мне. Ах! Я не мог его не слушать, я не знал смеяться мне или плакать, право, чувство юмора лишь изредка меня подводило, и вот сейчас был именно такой случай. Ах! Да ведь, я растерянно смотрел в темную спину, ведь… ему только недавно минуло пятнадцать лет! Да что же это… - Ну вот, мы и пришли. – Я замигал, как вынырнувшая из дупла сова.
Он резко тормознул скромную процессию перед незаметной, не выбивающейся из общего потока дверцей и принялся рассеянно копошиться свободной рукой в карманах форменного сюртука. Во вторую руку он, ох, представьте степень моего изумленья, переложил оба чемодана, и ведь даже не покачнулся! Это заставило меня (уже в который раз за это странное утро, а ведь я даже не смотрел по сторонам, я так гордился своими дедуктивными методами, но мальчишка так поразил меня, что я все прошляпил…) по новому взглянуть на моего престранного соглядатая, и я бы успел дать мыслям ход, если б не кстати щелкнувший замок и не раздавшийся у уха смешок:
- Вот и все, вам тут понравиться. Это то самое место, где вам пока будет лучше всего. Приятно оставаться!.. Ах, и еще одно. Вы меня, разумеется, не знаете. – И, подмигнув, был таков.
С минуту я бездумно пялился в захлопнувшуюся прямо перед носом дверь, а потом до меня дошел смысл его слов.
- Т-т-т-ы-ыы… Ты что, за меня решаешь?! – я даже не успел вдохнуть, как следует, подавившись криком и от неожиданности сухо закашлявшись.
Это, должно быть, и отрезвило меня, потому как вдруг, в сущее мгновенье, я с горечью осознал, каким… дураком ему (да и всем) представляюсь! Во-первых, не только идя на поводу шуток заскучавшего, глупого сопляка (а еще и с радостью потакаю его безумным капризам, но об этом у меня будет время подумать…), но забывшись гневом действую строго по, так сказать, расписанию, ведя себя подобным образом и играя на руку всем без исключения интриганам и хитрецам. Ну уж нет! Я же взрослый человек, нужно держать себя в руках, в конце-то концов. Это только мальчишка! Разрубленный змей! Я еще успею во всем разобраться и понять, нужно ли мне сказать ему спасибо или начать, наконец, действовать самостоятельно. Но… Ах! Я только всплеснул руками, медленно приходя в себя и начиная осмысливать происходящее. Но почему при виде этого юного наглеца меня так и тянет взяться за розги и нет сил слушать голос рассудка?!
Нет… У меня еще будет время надо всем поразмыслить, а пока…
Я, медленно выпустив набранный в легкие воздух, мигнул в испещренную прожилками старую дверцу, и, растерянно стянув шляпу, бесцельно опустил взгляд. К моим ногам сиротливо жались забитые склянками, пробирками и измерительными приборами чемоданы, на одном из них покоился внушительный ключ, а так же небольшой сверток, в коем обнаружились пропахшие полынью (почему, она ж не растет в черте города) бутерброды. Оглядев столь неутешительный приз я, неожиданно (главным образом, для себя) пришел в на редкость благостное расположение духа и совершеннейшим образом вернулся в прерванное равновесие.
А потому уже неторопливо обернулся, кинул краткий взгляд на распростершуюся под ногами клетушечку, отметил небольшую походную койку (простыни, надо признать, были свежими), небольшое оконце. Но от всего остального исходил запах… такой невыносимой затхлости, что мне тот час неумолимо захотелось распахнуть окно. И, движимый престранным порывом, я, не обращая внимания на оставшиеся на пороге чемоданы и отлетевшую куда-то шляпу, молниеносно шагнул вперед, с сапогами взлетел на шаткий столик и жадно рванул оконную раму…
Второй раз. Попытался рвануть, потому что она была вбита намертво. Так…
Я осторожно слез с возмущенно скрипнувшего стола и отрешенно уставился в пол, силясь разобраться в происходящем. Оказывается… Я оглянулся на дверь и сам себе усмехнулся, качнув напруженной сомненьями головой. Мне все же стоит, скрипя сердце, но поблагодарить юного нахальца за предоставленный ключ, вряд ли святоши столь же охотно поделились бы со мной столь оскорбительной независимостью! Потому что иначе… А, Разрубленный змей! К кошкам сомненья! Пусть пока все идет, как идет, а там посмотрим, и…
А то обитатели милейшего посмеяться Лаик, кажется, слишком уж озабочены безопасностью гостей, с печальным смешком вынужден был признать я.

Я не позволил себе задержаться пред гудящими пчелиным роем дверьми и, быстро вскинув руки и смело толкнув тяжеленные створки, стремительно вошел в залу, обратив на себя внимание всех ровным счетом благородных господ, с приличествующим священной обители смиреньем вкушающих обеденную трапезу и молящимся натощак. Возникшая заминка, ровно как и взвизгнувшая лохматой псиной тишина, позволили мне в сласть насладиться мимолетным, но цепким осмотром огромной залы, тремя небольшими столами, за которыми, синхронно провернувшись в мою сторону, сидели распетушившиеся и увешавшиеся фамильными клеймами юнцы, одним небольшим, но крайне исключительным, вмещавшим лишь престранного вида господина с необычайно красным и удивительно отвратным лицом, и несколько богоугодных скамеечек под самыми окнами, на коих, ровно что курочки на жердочках, и разместились искомые святые отцы со всеми возможными регалиями. Довольствовавшись сим кратким, но, спешу уверить, крайне плодотворным осмотром и понимая, что выигрышные позиции рано или поздно дадут течь, я решительно вступил в отмеченные создателем своды и воскликнул, обращаясь ко всем и ни к кому:
- Господа!.. – звонко начал я подготовленные речи, восстав в тщательно спланированной позе. Рухнувшая на плечи тишина возвестила вашего покорного слугу о том, что он, как не прискорбно, услышан, и велела тот час извлечь из того всяческие выводы, коими я и сам не пытался пренебречь. – Я прислан в эту скромную обитель Его Величеством Фердинандом вторым Олларом, чтобы… - Я был прерван самым возмутительным образом, потому как после краткого, но чрезвычайно, признаться, удавшегося монолога, мне не дали сказать ни слова.
- Ты… кто такой?! – громоподобно взревело жутковатое пухлое существо с раздувшимися алыми щеками и огромным малиновым носом, с удивительной для туши подобной комплекции быстротой выскакивая из-за своего внушительного стола и поспешая мне на встречу. А вот и комендант, меланхолично отметил я, с некоторым изумленьем оглядывая высоченного, но, увы, толстопузого крепыша, разбухающего от злости. Что ж, наслышан, наслышан… - Как ты прошел через пост охраны?! Кто ты такой?! Как ты здесь оказался?! – престранный господин пытался подпихнуть меня брюхом к выходу, забрав таким образом отвоеванные позиции, чего я ему, разумеется, понимаете, никак не мог позволить. Что-что, а общаться с такими вот вшивыми «аристократишками», я уже успел приучиться, а потому мгновенно принял линию обороны на себя.
- Милейший! – я с брезгливым недоумением отстранился, толстяк грозно отер губы, чудом не заплевав меня с ног да головы и не вытолкав вон, и тот час поспешил развить успех, когда он на мгновенье заткнул свой огромный рот и окончательно разъярился. – Вы засыпали меня вопросами, но сами не дали шанса объясниться. Позвольте… - и, невозмутимо отстранив онемевшего от подобной наглости толстяка и неторопливо выступив вперед (так же почему-то пребывая в поразительном восторге), воскликнул, обратив свой взор к сгрудившимся у окошка монашкам, в одном из коих по ордену отличил пресловутого отца-настоятеля. Естественно, я подчеркнуто не желал высматривать в толпе притихших в ожидании страшной тайны унаров того самого невозможного наглеца, некоторым своим вмешательством и спровоцировавшего этот занимательный спектакль: - Так вот, позвольте повториться. Итак, господа! Я прислан в эту скромную обитель Его Величеством Фердинандом вторым Олларом, чтобы помочь вам разобраться в некотором происшествии, о котором в силу некоторых – понятных сведущим - причин не могу говорить открыто. Мое имя – Джанни Франко, и я спецуполномочный следователь по делу об…
- Разумеется, мы знаем, кто вы, господин детектив. – Выступивший вперед монашек прервал меня слишком поздно, но, все же не в тот жаркий миг, когда я уже начал подумывать, что предпринять, ежели… план по милости нерасторопных святош окончательно сорвется. Клюнули и злятся. О, разумеется, милейшие братья отнюдь не горели желаньем выставлять себя на показ, а так же чтоб все в округе, а особливо ниспосланные небесами воспитаннички, знали обстоятельства покрывающей репутацию могильными пятнами распутицы, да и мне, честно говоря, не было на руку лишнее внимание, но отказать себе в мести, отплачивая месяцы вынужденных унижений и уверток, благодаря которым я не мог вступить в непосредственные обязанности, признаюсь, было выше моих сил. – И мы знаем, что вас сюда привело. Простите господина коменданта, он несколько изумлен вашим пылом, ведь предполагалось, что вы прибудете послезавтра, простите, что мы не успели должны образом подготовиться к нашей встрече, мы не ожидали вас так рано…
- Замечательно! – с воодушевлением откликнулся я, с острозубой улыбкой шагая навстречу и игнорируя злокачественный лепет. – В таком случае, вы, конечно, посвящены в суть моих притязаний, и…
- Господин детектив, - в остановившемся в трех шагах монашке было четыре с половиной локтя росту, он был ниже меня чуть ли не на две головы, но смотрел в глаза, и смотрел холодно, ох как холодно, - Простите мне мое прошенье, но не могли бы вы отложить суть вашего стремленья до места, коему оно подходило бы с большей частью? Видите ли…
Монашек обвел рукой залу, я с готовностью оглянулся, невольно поискав глазами недавнего знакомца. Нет, одни исполненные усердия остаться незамеченными и подслушать все, и сверх возможного, лица, лица, напряженные, взволнованные, подчеркнуто безучастные, но - лица, лица, лица и… одинокая черная макушка?! Наткнулся же! Невозможный мальчишка… Я едва не вздрогнул и, надеюсь, мое лицо сохранило неизменную невозмутимость, тогда как глаза, должно быть, чудом не вылезли из орбит. Сей, должно быть, нисколько не обремененный лишней заинтересованностью унар и не думал отвечать принятым стандартам и даже, казалось бы, не обратил внимание на разыгравшееся действо, продолжая невозмутимо и чуть кисло пожевывать ветхую морковку и задумчиво рассматривать таракана, по диагонали пересекающего стол.
Л-левор-рукий…
- Что-то случилось? – участливо осведомился отец-настоятель, меня перекосило.
- Н-нет, что вы, - откашлявшись, трепетно заверил я попытавшегося проследить за моим взглядом монаха. – Все прекрасно. Так что вы хотели мне показать?
- Я лишь хотел заметить, что это место не подходит для обсуждения деловых вопросов…
Ох, как грубо. Выставляете вон, ищете место для приватной беседы? Интересно… но предсказуемо.
- Видите ли, оно… такое светлое, чистое, к тому же здесь молятся дети, - доверительным тоном добавил монах, чуть-чуть споткнувшись в моем направлении, что, по всей видимости, долженствовало продемонстрировать высшую степень доверительных отношений. Я саркастически хмыкнул. Про себя, разумеется. Нет, что угодно, только не молятся, скорее, обратились, как говориться в слух. А в остальном… «Что, правда?» Весьма натурально восхитился я. «А я и не заметил!» Разрубленный змей! Да, хватит с меня оказанного доверия, тошнит уже. – А потому, - продолжил отец-настоятель, я заискивающе кивнул, - не согласитесь ли пройти в мой кабинет? Сейчас, если вас не затруднит…
Меня не затруднило, да и могло ли? Все что хотел, я уже понял. Оказывается, мальчишка все же на мой стороне! Ну, будем ждать дальнейших сюрпризов, а пока…
- О, святой отец, не смею отказывать себе в удовольствии хлебнуть знаменитых лаикских вин. Надеюсь, они…
- Вам все подадут. Следуйте за мной…