Автор: Bloomy Stork.
Название: «Необременительные обязанности».
Фэндом: «Отблески Этерны».
Пейринг: Рокэ Алва/Ричард Окделл.
Жанр: стеб с элементами слэша.
Примечание: присутствуют описания постельных сцен и издевательств над несмышлеными юношами. А еще мне очень нравятся пустые комнаты, там так много места! Где развернуться... если вы понимаете, о чем я
Disclaimer: хором: «Мы любим их, мы очень-очень любим!», но принадлежит они не нам. Но => глубокоуважаемой Gatty.

С недавних пор юный оруженосец читать дальшезлостного врага всех истинных талигойцев в общем и мира и процветанья в частности начал замечать за собой престранную жажду длительного, утонченного и, признаться, бесконечно чудовищного лицедейства.
Ведь с недавних пор у него появились некоторые... обязанности, кои даже сей отличающийся крайней щепетильностью в делах чести и доблести юноша со всем желаньем не смог бы назвать противоречащими истинному кодексу великого таинства «господина и подчиненного». Да и, сказать по чести, не захотел бы, главным образом, потому, что успел заметить в том упоительную прелесть и живительную... Ах! Да саму жизнь!
Некоторое время назад, погребенный в пучины бездействия и вынужденной лености Ричард жадно желал театральности, позерства, восхитительного личностного забвенья. Быть может, всему виной была жуткая не заинтересованность мерзопакостного эра в делах вышеуказанного оруженосца, а, может, и оскорбительная ненужность упомянутого, ненужность во всем (даже знамя никто поносить не давал)! Но все факты упрямо твердили об одном – несчастный юноша отчаянно и невыносимо скучал, а гадкий герцог не имел не малейшего желанья привлекать несчастного Дика к делам касающимся себя или собственной персоны как косвенно, так и, хм, лично.
И это скверное обстоятельство возмущало нашего героя безумно!
Возмущало и, отметить по чести, начинало слегка угнетать.
(Правильно говорил эр Август, чтоб хоть немножко поумнеть и наконец-таки начать разбираться в предложенной ситуации, необходимо было хоть чуточку задуматься, но, к несчастью, престарелый кансилльер был уже и сам не рад эдакому раскладу, ведь Дик умнел поразительно и неотвратимо, а это, согласитесь, несло некоторые сложности...)
Так вот, как говорилось выше, юный властитель Надора был сметен и поражен обрушившимися на юношеское сердце чувствами, способствовавшими росту всевозможных подозрений и сокрушительных догадок. Ведь у поглощенного в пучины самокопательных терзаний юноши мало помалу начинало складываться пакостное, но неистребимое ощущенье, что все его делишки шли вкривь и вкось именно потому, что сам он был сочтен просто-напросто... негодящим! И все равно, почему эр так решил, может, ему и вправду никто не был нужен, но... Да и кто вообще, разве что Леворукий, да, к слову, и тот!.. как величайшие мыслители и самые разобщенные творцы сознанья имели честь судить о том, как именно, какими путями текли знаменитые мысли Ворона, и к каким логическим выводам он приходил, размышляя, и... вообще... почему таким?!
Никто не мог понять, что им движет, а Ричард, в свою очередь, даже и не пытался, но все равно мнимая правда горчила, как кровь.
Впрочем, как упоминалось чуть выше, молодой человек не мог знать наверняка, было ли решенье эра продиктовано сими рассужденьями али великий мерзавец отдал единственное сына великого Эгмонта на растерзанье собственной чести шутки ради, но и это не меняло того, что Дик метался мучительным бездельем и попросту задыхался от мыслей, что его отшвырнули или взяли просто так. Да, честь по чести, сначала подобным рассужденьям была порукой совесть, потом гордость, и да, Ричард смертельно тосковал, посматривая на Придда и прочих, их учили, они служили, а он!.. А он... Да, пусть, пусть, Алва был убийцей отца и потомком самого злостного предателя из всех возможных, но он его взял, а он поклялся... и вообще! Совесть отчаянно взывала к сердцу, а потом заболела и душа.
А уж ежели его приняли за жалкого лодыря, так... Не было ничего удивительного в том, что юный герцог был незамедлительно отринут словом названного миром господина, кой попросту позабыл об эдаком, с кривоватой усмешкой качал головой молодой человек, юном даровании и немудрено! И, быть может, (в глубоких ночных размышленьях Дик не исключал и подобного) эр, посмотрев на него с привычной пристальностью и подавив ироничный смешок, даже... возможно... счел его недостаточно подкованным в областях, требующих особого, ученого вмешательства! Но, в таком случае, бледнел юноша... в таком случае... Ох!
Это было просто невозможно, да и кто мог распространить такой омерзительный слух?!
И из Лаик он вышел четвертым! Четвертым из... двадцати! Не это ли лучшее доказательство его компетентности, но что, признавал он с печальным вздохом, такой ужасный человек, как эр Рокэ, мог знать об этом? Успев немножко изучить повадки вышеуказанного эра юноша допускал даже, что тот и вовсе не обременил себя слушаньем всех длительных представлений, тогда, в Фабианов день, по своему обыкновению, задремав в кресле всем на зло и успев проснуться как раз во время лишь истинной благостностью любимчиков Леворукого... И его взяли... Зачем-то! И вот теперь...
Как не прискорбно, но Ричард был вынужден сказать, что негожее безделье его... просто из себя выводило, не сказать бы хуже. Да, да!
Нет, признаться, по началу, Ричард был даже рад, что мерзкий эр отстранил его от обязанностей. О, нет, не так – он был... бесконечно счастлив, что обязанностей нет и не предвидится, и готов был ночевать в каждом случайном кабаке, только бы не возвращаться в опостылевший рассадник наивысшей подлости королевства, принадлежавший самому жуткому подлецу современности, но! Потом! Но приходилось признавать на чистоту (современники утверждали, что некие Окделлы во всем были убийственно честны, за что Леворукий, хохочущий над постными болванами, играл с ними крайне злые шутки), что когда эр (с самого начала) объявил, что никаких обязательств перед bним у юного герцога Надора нет и не будет, и с этим приходилось считаться, Дик аж подскочил от восторга – как все просто, видеть тебя не хочу и не вижу, ха! И, да. Повторюсь. По началу, он был изумлен и приподнят (кто б знал, что все так обернется!), и от радости, что общество ненавистного монстра нисколько не обременит (больше положенного) его трепетную, благородную душу парил над землей, а в свете страданий милейшей Катари вовсе готовился преодолеть вековые барьеры и ринуться в смертный бой, но... Но, со временем, несчастный герцог начал замечать, что предается невольной зависти к однокорытникам и счастливым братьям, уехавшим в Торку и там, разумеется, хватившим должных пуль. А что же Ричард Окделл, сын и наследник великого Эгмонта?!
Ах!
Он был вынужден прозябать в бесконечной ненависти за вульгарнейшими карточными столами и не вылезать из тенистых спален знаменитейших куртизанок, но могло ли то сравниться, бездумно вопрошал отрешившийся от земных благ герцог, с запахом настоящего пороха, со свистом пуль, с приказами высшего должностного лица, наконец?! Нет, нет и еще раз нет! Нет... Юноша жаждал полетов и сражений, стремительных схваток и бесконечного ветра, ветра в лицо, а что же... ему оставалось, это...
Нет. Юный герцог Надора отнюдь не жаждал знать, почему. Почему его так... и почему он теперь был вынужден... но! Он просто хотел, чтобы эти обязанности наконец-то появились, не все равно, разумеется, какие, например, убирать за Моро он бы отказался сразу, да ему бы и не доверили, а подавать кофе эру Рокэ не предложили бы точно, а что еще... ах! Н-но! Но... все равно хоть что-то делать хотелось ужасающе, и юноша ничего не мог с собой поделать.
К несчастью (аль к счастью, как знать?) ни эр Август, ни прелестная королева так и не смогли уверить затосковавшего при привычной оруженосческой долюшке Ричарда в том, что так лучше, с какой стороны не взглянуть, лучший исход предприятия, что не говори. К примеру, чем меньше он имел честь находиться в обществе мерзопакостного врага всех Людей Чести, тем для него лучше, уверяли теневые герои. Во-первых, не наберется дурных привычек, во-вторых, не нахватается этих раздражающих слов, в-третьих, не научится поднимать бровь и, в-четвертых, пить настоящее вино, в конце концов! Но... юноша был неумолим.
Безделье пытало его, как напоенный ядом кинжал, в мучительное противостоянье запрету слились и гордость и совесть и эгоистичное желанье наконец-таки кому-нибудь что-нибудь доказать, и... что-то непонятное, разрастающееся в груди пламенным жаром. Да, молодой человек страдал, но мужественно пытался побороть измучившую сердце слабость, с нарастающей тоской сознавая, что все терзанья его тщетны. Эру не нужен был оруженосец, он сам так сказал при первой встрече, а Ричард успел достаточно изучить характер обожаемого «соберано», чтобы судить напрямик - если тот говорил что-то, то это, без исключений для нежданного тайфуна аль охватившего королевских коровник ящура, являлось таковым.
Вот почему однажды он решился на сокрушительную дерзость, коя, как признавал он многим позже, возможно, и спасла ему жизнь. В ту ночь он решился преодолеть запрет мерзкого эра.
В ту ночь он наконец-то решился просить за себя.
Да, да, и словами не описать, каких трудов молодому человеку стоило решиться на подобный шаг, не решиться, а преодолеть (приходилось признавать, что именно это являлось истинной причиной нервозности, головокружения) ужасающее смущенье. И стоило отметить, что, во-первых, сначала он планировал выступить с победоносной речью утром, дождавшись бессонной ночью, как только мерзкий эр проснется, но потом выяснилось, что эр дома не ночевал, а когда его ждать и когда же он соизволит объявиться – неизвестно. Так что промучавшийся и несчастный юноша заставил себя лечь в постель, впрочем, немедля подскочивши с нежданного шума.
Алва!
Но нет... То Хуан зачем-то вывез на пробежку молодого морисска, да еще нарочито громко дверью хлопнул, так хлопнул, чтоб все подскочили, решил выругавшийся сквозь зубы Ричард!
О, гнетливые терзанья сына великого Эгмонта и Повелителя Скал усиливались с каждой секундой. Юный герцог прокрутился весь день, дергаясь с каждого звука, но, заслышав-таки знакомый цокот (и никто и никогда не мог объяснить, почему самый верный последователь эра Августа да нежный почитатель прелестной Катарины Ариго знал, как шагает эр, и как стучат копыта его лошади...) и стремительно взвившись с измятых подушек, успел лишь подлететь к окну. Да, вот он, тот случай, стенал ослепленный Солнцем герой, даже Создатель сознавал бы в тот миг, что следовало немедля бежать к лестнице, распахивать двери (нет, сначала распахнуть дверь, а потом вылететь на пролет) и с отповедью бросаться под ноги, но... Бросаться, крича и укоряя, пока мерзкий враг всех времен и народом не приказал подать себе вино в кабинет и не заперся там. Нет, возможно, и не заперся, но если вино – то уж точно никого не примет, так что... Но...
Рокэ за полдень въехал в малый дворик и, легко спрыгнув наземь и бросив поводья Моро Хуану, лениво прошествовал в открытый холл с чудесным садиком, прилегающим к заднему крылу слуг и элитной конюшне. Там черноволосая тень долго хохотала с лебезящими (Дик поджал губы, видя эдакое отвратительное потакательство раздутому тщеславию) смуглыми людишками и утомленно водила руками на крепкие словечки высыпавшего на садовые дорожки служивого люда, потом что-то бросала свысока, вызывая волну хохота и одобрительных криков. Кажется, она отдавала до тысячи поразительных приказов, вот почему, но... но это нисколько не объясняет того, что Дик не мог шевельнуться, оторопев и в миг растеряв всю свою решительность! Да, все это представленье с непередаваемой тоской созерцал наблюдавший за ними со второго этажа юноша, видел, но... не мог заставить себя двинуться с места! Точно какая-то кошкова сила (Разрубленный Змей!) связала сына великого Эгмонта да прибила тесемочку к полу! Дик просто смотрел, как эр отдал последние распоряжения, кивнул сделать что-то, о чем молодой человек не смог услышать из-за толстенного стекла и несоизмеримой дальности, а потом... ну конечно! Отправился в свой кабинет. Нет!
Во-вторых, тот час проклявший судьбу и прихлопнувший по ладони кулаком, молодой человек решил, что обо всем доложит его светлости за ужином, но... но как-то так получилось, что присев на мгновенье в кресле и отчаянно сжав переносицу, юноша не успел заметить, как закружились абажуры и балдахины, и все таинственным образом поплыло... А когда невозможный Хуан тронул задремавшего герцога о плечо и невозмутимо осведомился, желает ли сонливый дор перебраться в кровать или велеть подать подушек сюда, в кресло, Ричард так и подскочил, осознав в мгновенье, что за окном давным-давно тьма-тьмущая, а в ковре путается лоскутком отблеск луны.
Осознав, посидев в тишине... и до глубины души ужаснувшись! Нет, нет, нет! Юноша взвился и, даже не глянув на покорно отступившего слугу, метнувшись к секретеру, ринулся к двери. Нет! Молниеносно выскочил в тихий коридор, дернулся к лестнице, перепрыгнув четыре ступени. Нет! Никогда, думал на бегу обезумевший от паники юноша, нет! Еще не все потеряно... он сможет! Он скажет! Чего бы это ему не стоило! Он никогда себе не простит, если сейчас...
Отчаянно, сорвано дыша, прихватив для верности ходящую ходуном грудную клетку, молодой герцог Надора, хрипло откашливаясь и слегка пошатываясь с непривычки, ткнулся лбом в вожделенную дверь, взывая всем Истинным Богам, чтобы мужество не покинуло самого верного и преданного из их сынов. И, не давая себе раздумывать и уж тем более мучаться всевозможными прошеньями и лезущими в голову восклицаньями, Ричард вскинул руку и оглушительно постучал, впрочем, почему-то тот час подавшись назад, а предварительно – сглотнув для храбрости.
- Эр Рокэ, Вы спите? – выдавил Дикон, собственный голос показался ему жалким и дрожащим, нет – растерянным! Но Ричард сжал кулаки так, что побелели костяшки. Повелители не теряются! Они сильны и не сгибаются пред ликом истинной опасности! К тому же... но, быть может, Повелители просто не встречались с эром Рокэ? Нет! Дик жарко тряхнул головой и, уверив себя, что услышал некоторое шевеленье, торопливо провернул ручку, распахнув дверь и застыв на пороге. – Ох...
И немудрено! Немудрено, что молодой герцог задохнулся в пушечной канонаде сердечной дроби, едва ль не утонув в жарчайшем плеске паники, растерянно покачнувшись и чудом выловив плечом косяк. Это было! Юноша широко распахнутыми глазами смотрел внутрь, неторопливо пропекаясь в головокружительном пламени и заливаясь краской. Немудрено, что несчастный молодой человек не успел вымолвить и слова, провалившись в кошмарный омут! Ведь то, что увидел благородный, порывистый юноша, было таким... невообразимым, поражающим и... ослепительно неимоверным, что... милый герцог даже забыл о том, за чем он, собственно, вообще сюда пришел, забыл о мечте и об героических замыслах, и, окостенев, отрешенно уставился в одну точку. Туда... где...
Все убранство просторной залы занимал небольшой узорчатый сундук у прибранного массивными шторами окна и... чудовищных размеров кровать, устланная тончайшим истертым батистом. А вот на ней-то... Да, а то, что находилось в ней, и приковало к себе взор ринувшегося в бездну юноши, заворожило и заставило остановиться в разумном помешательстве. Там, слегка приподнявшись на локте и иронично оглядывая нежданного гостя, в подушках развалился самый безответственный и прекрасный человек во всех Золотых Землях! Ричард в престранной лихорадке огладывал томные волны кудрей, дымным маревом стекающие по горам подушек, бесконечными ручейками бегущие по плечам, с жаром облепившие высокие скулы и... в ленивом рывке захлестнувшие белоснежную шею. Взгляд его ненасытно скользил по глубоким, выразительным прогибам (более вызывающим, чем у самой величайшей куртизанки!) линии бедра, и... чувствовал, что его настигает желанье. Это было уже слишком! Просто в голове не укладывалось, как... Самый отвратительный гений мысли был обряжен во что-то подозрительно летящее и до крайности скользкое, разъехавшееся на груди и обнажившее тончайшие ключицы, ломкими, гладкими косточками проступившие из-под кожи... цвета нежнейших лилий, а мягкости атласа, спелого шелка!
Ошеломленный герцог сглотнул, ненасытно и жадно лаская очами ножку, прибранную тончайшим покрывалом, поблескивающую матовым сияньем. Скользнул, не зацепившись, по рассыпавшимся листкам, по пустому бокалу, возмущенно блеснувшему стеклышком из сонм складок, и зацепился взором за тонкие пальцы, с легкостью придерживающие в щепоти что-то... длинное, с крошечной лункой на конце, пускающее дрожащие, сумрачные кольца... Трубка, мелькнуло в голове юноши, это... самая настоящая трубка! Только вот изящная, изумительно изящная, в сих нежных пальцах, как... легко ее сломать! Ему. Грубыми руками, не этими, но... Если... схватится за это запястье, то можно... действительно можно его повредить, оно такое... да что там – обхватить пальцем!
- Окделл, - юноша даже не вздрогнул, не в силах оторваться зрелища поражающего, оглушающего и завораживающего, да что там – он даже не оторвал глаз! – Окделл! - с легким смешком окликнул его до боли знакомый мелодичный баритон, и молодой человек моргнул, недоуменно гадая, что за странный звук отвлек его от упоительного созерцанья невозможного, не безумного совершенства, и... – Что с вами? М... ваши глаза... признаться, мне кажется, что вы... переслушали любезнейшего Августа. Почтенный эр, кажется, перестарался с внушеньем, раздвинув границы всего сознанья на недосягаемые жалким разумом высоты. – Ах, в силу монолога... Дик отчаянно силился понять, что все это значит, неторопливо приходя в себя и... начиная ужасаться. – Да! Понимаю, тяжко – новые обязанности, перспективы... Ведь теперь вы вольны зрить то, что неподвластно всем нам, и сквозь время и пространство, не так ли? Так снизойдите ж на миг с вершин открывшейся вам мудрости, и извольте ответить, кто помешал вам спать сейчас, прервав бденье в безвременном могуществе и померещившись с великой вестью? – Ричард мигнул, понимая вдруг, какую совершил глупость... - Быть может, сей таинственный визитер натолкнул вас на мысль посетить в сей скорбный час мою угрюмую обитель?
Ох! Несчастного юношу будто окатили бадьей ледяной воды! Что он делает... А, что он делает тут, правильно, ведь того жаждет и скорбящая сумасшедшей скукой душа, пожираемое тоской сердце, но... это не изменяет того, что он... так смотрит на эра Рокэ! Да и тот тоже хорош, вот! Обрядился в откровенный шелковый халат, разрисованный райскими гайифскими птицами, и думает, что все это сойдет ему с рук, а распахнув одеянье на груди, слегка закинув полоску шелка на бедро, вовсе берется с непоколебимой уверенностью полагать, что имеет честь выглядеть... умопомрачительно, Леворукий! И...
- Я жду ответа.
Юноша невольно дернулся со столь оскорбительного вмешательства в сладостные дремы, едва не оступился и вновь очнулся под тяжелейший ушной звон. Разрубленный Змей! На смену смущенью стремительно пришло дичайшее желанье оказаться как можно дальше отсюда, что там исчезнуть! Раствориться, хоть провалиться сквозь пол, даже вернуться обратно, но... но это было решительно невозможно, подумайте сами, решительно невозможно – как представить, так и сотворить, столько всего произошло, бросать дело на пол пути из-за того, что эр Рокэ невозможно красив?! А потому следовало наконец-таки взять себя в руки и начать мыслить трезво.
- Эр Ро... – Дик на мгновенье запнулся, очарованно повернулся, но... спустя секунду величайшим усилием воли отвел глаза и немножко успокоился. Только так, понял милейший юноша, не смотря на разметавшуюся в томных простынях синеглазую тварь, можно было сохранить хоть и капельку рассудка. – Эр Рокэ, я... я хотел сказать...
- Что? – с каменным спокойствием подтолкнула замявшегося юношу матовая тень.
- Я хотел сказать что... – и, замучавшись отвращеньем к неподобающему Повелителю блеянью (он не трусливая овца, он – Надорский Вепрь!) и резко вскинув подбородок, Ричард громко выпалил, решительно шагнув за порог и хлопком претворив за собой дверь: - Я... я не могу сидеть без дела, монсеньер! Возможно, Вам это покажется блажью, но я не могу... больше не могу так скучать, мне хочется хоть что-нибудь сделать для Вас, все, что можно, если спросите! Потому что я вижу, что, к примеру, Валентин сам застегивает подпругу у коня своего господина, а... Эстебан вовсе... вовсе! Ему даже дозволяют вывозить флаг! А я... Эр Рокэ, если Вы откажите, я... я не знаю, что сделаю... я сам пойду на конюшню к Моро! И буду за ним подчищать!
- Ну... – оглядывая Дика с той и с другой стороны, словно престранное, непонятное приобретенье, как бы про себя заметил невозможный человек, - такой услуги от вас не потребуются, конюхов у меня и без того хватает. А вот в ином...
- И я!.. – не мог прерваться пышущий отчаянным желаньем наконец-то высказать наболевшее Дик, - И я действительно могу настаивать на том (кажется, такая статья есть в кодексе...), чтобы делать хоть что-то, в конце концов, Вы сами взяли меня в услуженье и приняли мою присягу, так теперь извольте занимать и увлекать, а не то!..
- Хоть что-нибудь? - прервал лихорадочный монолог забывшегося от страха юноши до крайности подозрительный баритон. Нет, молодой человек мог твердо отметить, что голос эра всегда был для него страшнее свиста пули, но что-то сейчас в бархатистом тембре заставило его насторожиться. – Я не ослышался?
- Н-нет... – как можно увереннее протянул Дик, немного остыв, но смекнув с невольной оторопью, что теперь отступать, после всех смелых, безрассудных, безудержных слов просто кощунственно и безответственно! Да, монсеньер не стал выгонять его, не стал отвергать предложенье сразу, но этот его взгляд... был так не понятен, непонятен более, чем всегда, и это бесконечно нервировало и действовало угнетающе! Юный герцог был готов поклясться на всем том, что у него было, что он с радостью отдал бы те крохи человеческого достоинства и сердечного тепла, чтобы узнать, о чем думает монсеньер и почему окидывает его такими глазами, но... Действительно, как было сказано чуть выше, отступать было слишком поздно и категорически невозможно. – Нет! Я от своих слов не отказываюсь! И я буду выполнять все Ваши приказы, ведь Вы – мой начальник, и я... – в сей миг в огромных глазах маршала вспыхнула совсем уж жуткая искра, и юноша невольно попятился, - клянусь выполнять все Ваши приказы...
- Чудесно, - почти промурлыкал жуткий враг всех Людей Чести, неожиданным, стремительным жестом – аристократичной смеси ловкости, гибкости, грациозности и бесконечной чувственности подаваясь вперед и растягивая белые губы в крайне скверной усмешке. Милый Ричард сверху вниз смотрел на разошедшийся на груди возмутительно скользкий, подвижный халат, на томный ворох гладких прядок, которые так и хотелось прихватить в кулак, намотать на руку, чтобы... на тонкое лицо с изумительными чертами, и... глубокими очами, преисполненными сочной, подозрительной истомы. Бедный юноша смотрел и не мог оторваться, а самый сокрушительный враг эр Августа и не думал прикрываться. – Замечательно. – Привычной, но ядовитой издевкой усмехнулся он, и не сев, но холеной, блестящей, смертельно опасной кошкой скользнув к самому краю кровати, едва ль не коснувшись пошатнувшемуся от одуряющего вороха безумного жара юноши, неторопливо смяв, разодрав тонкими пальцами волнующий батист, и мягко протянув зовущую руку... – В таком случае, иди сюда. У меня есть для тебя одно поручение, которое можешь выполнить прямо здесь и сейчас, если, конечно, это не встанет поперек твоей чести...
- Н-нет, - не своим голосом отозвался зачарованный Ричард Окделл, медленно присаживаясь и отрешенно осматривая начальственное лицо, лицо, руки, ключицы, в этом проеме, он не прикрылся, а ножка, босые пальцы, это... – Эр Рокэ, – пробормотал тающий юноша, - я готов... Что нужно делать?
- О... – рассмеялся тот невозможный человек (а человек ли?!), зачем-то бросаясь на подушки, но не спуская глаз с молодого человека. – Я хочу, чтобы ты разделил со мной ложе. Прямо здесь. – Дик, не успевая одновременно и смотреть и слушать, не сознавал, о чем говорят эти губы, синхронно и неторопливо осматривая тень и жадное пламя, блеск скул и синее марево туманных омутов-очей, разделить что? Юноша не слышал и, признаться, не желал услышать. Ах, верно, столь обманчивая привилегия была дарована тем, кто привык не продаваться власти эдакой красоты и мужественно отрицать прекрасный, вдохновенный идеал, а Ричард Окделл был... сражен, очарован и порабощен невозможным его светом. Со смесью скакнувшегося под сжавшуюся гортань ужаса и нехорошего удовлетворения он лицезрел пальцы невыносимого эра, что медленно, отчаянно неспешно тянули расписанный длиннохвостыми птицами пояс халата, распуская скрученный шнурок, распахивая... Дик зачарованно смотрел на матовый блеск натянутой кожи, на рельеф гладких мышц, величавых, плавных, крайне крутых изгибов, и страшился пошевелиться, спугнуть странное, удивительное... это потрясающее воображение великолепие!.. - Прямо сейчас.
- Что? - эхом отозвался покоренный юноша, бездумно оглаживая большим пальцем разлетевшийся шелк и непонимающе моргая в тонкое, волнующее лицо. – Я... должен сделать...
- Ты должен, - неожиданно Дик почувствовал, как на его правое плечо легли чрезвычайно, юноше приходилось признаться, что иногда эр Рокэ пугал его, просто вызывал оторопь, крепкие, жесткие пальцы (как, откуда в этих израненных запястьях, откуда в них столько силы?) и невольно подался вперед. Покачнулся, подался утонченному чувству идеала, вдохнул пряный аромат таинственных благовоний, и... И едва не рухнул, от ужаса даже очнувшись, когда эти самые пальцы крепчайшим нажимом склонили его... склонили туда, куда настоящие джентльмены никогда не смотрят, не то, что касаются! А?! – Ты должен, - неумолимо продолжил этот жуткий, невозможный, кошмарный человек, вглядевшись прямо в глаза обезумевшему от дикой правды герцогу, - ублажить меня. Да. И в этом-то и будут заключаться твои обязанности. Впрочем, я еще посмотрю, как ты справишься, и если мне твоя работа придется не по вкусу, то уж, извини...
- Эр Ро!.. – едва не рухнул с кровати Дикон, в миг отпрянув, дернувшись, и вжавшись в пухлую, подбитую бархатом спинку. Молодой человек с пару секунд пытался справиться с лихорадочным сердцебиеньем, а потом, на удивление пристально всмотревшись в точеные черты должностного распределителя, медленно процедил: - Что Вы себе полагаете? Вы что все-таки сошли с ума?! Да неужто Вы думаете, что я... опущусь до того, чтобы...
- Именно это, Ричард, - спокойно откликнулся самый безумный человек во всех Золотых Землях, вновь мягко опустившись в гору подушек и скинув с бедра полоску сумасшедшего щелка. – Но не вы ли только что утверждали, что справитесь с любым полученным порученьем?
- Но не таким же... – прошептал потрясенный герцог Надорский. - Я не могу! И Вы не женщина! И вообще... все это... это...
В воспитанной самыми благороднейшими из всех великих королевских господ (здравствующих и почивших) душе юноши гордость проигрывала кровопролитную схватку с героической совестью! Да, приходилось признавать, что он действительно поклялся ответить за свои слова, и не только поклялся, но мысленно восставил память отца порукой собственной дерзости, вылившейся сейчас, как с ужасом сознавал несчастный Дик, в страшнейшую из всех свершенных им ошибок. Но кто ж знал, Ричард мучительно закусывал губы, кидая белеющий с паники взгляд на разнежившегося в бушующей буре складок хитрого мерзавца, что все так обернется?! О! И, главное, что было самым отвратительным, он уже не мог отступить, приказ, а это, как не мерзко было признавать подобное, как не крути, было самым настоящим приказом, пусть и извращенным до крайности, следовало выполнить любой ценой. Да, неожиданно пришло в голову молодому человеку, если он справится тут, эр Рокэ больше не будет его мучить подобными развращенными вещами, а найдет работу по уму... Ах!
Да, как не крути, он уже он не может отступить, но проиграть не может, неужто, скажет потом эр Август, история с Джастином Приддом тебя ничему не научила?! Да, а он украдкой посмеивался над проштрафившимся беднягой, а сейчас готов был огрызть себе язык. Так вот попробуй откажи, когда на тебя так смотрят... эта кожа... подлец так красив, гладко, невыносимо хочется коснуться... Но... Юноша поймал успокаивающую и трезвую мысль. Эр Рокэ старательно хранил свои секреты, пока они не надоедали самому чудовищному монстру всех времен, а скука страшная вещь, если эр Рокэ не захочет развлечься, то он никому не скажет, а Ричард не скажет тем более, боясь попросту умереть от стыда, если кто узнает, и... вот почему!
Дик слегка успокоился и расселся по удобнее. Эр никому не откроет их маленькой тайны, а он...
- Ну что, юноша? – с ироничным мешком вопросил прекрасный мерзавец, наблюдая за терзаньями юного Ричарда с престранной улыбкой. – Что вы решили?
- Я... я сделаю это, монсеньер. - Заключил, отрезав, героический молодой человек, твердо взглянув в глаза развратителю и развращенцу. – Я... справлюсь.
И юный герцог, явив собой торжество благородства и смиренья, зажмурившись для храбрости и быстро наклонившись, положил вспотевшие ладони на проступающие тонкие косточки таза – для устойчивости. И, безумно страшась передумать и выпрыгнуть отсюда (Хуану на радость, слугам в потеху!) с неподобающим Повелителю вскриком ткнулся носом во (подумать только) внутреннюю поверхность бедра самого мерзкого растлителю невинности из всех возможных!
Это... Несчастный Ричард, не медля, переместил пальцы ниже, дотронулся, на мгновенье сжал, но быстро отпрянул, отдернувшись так, нечто обжегшись. Это было... просто нужно действовать, как с женщиной, во всяком случае, на первый стадиях, решил неумолимый герой, как с женщиной! А женщине, единственной, которую он знал, Марианне, тоже требовалось некоторое вступление, она это любила, и... тут...
Боясь попросить эра Рокэ раздвинуть ноги чуть шире, и силясь припомнить, нужно это мужчинам или нет, Дикон попытался подобраться поближе, но так ах! На четвереньках, с опущенной головой было убийственно не удобно продлевать дрожащие с испуга ласки, и тогда он... Он, автоматически скользнув пальцами в область особо отличительного конфуза, мягко надавил на бедра злостного извращенца, скользнув языком в самое оскорбительное место во всех Золотых Землях и... ноги с удивительной покорностью разошлись в стороны, мягко раздвинувшись в томных простынях!
Впрочем, увлеченный делом Ричард даже и заметить того не успел, нырнув между и принявшись осыпать длинными, увлеченными поцелуями упругую кожу, погруженную в головокружительный аромат. Чем это пахнет? Пальцы Дика торопливо сбегали вверх и в низ, нажимая, надавливая и не отступая. Правда сказать, несчастный юноша отчаянно страшился оплошать, действовать быстро, но не торопливо, и, не ведая, что может разозлить невообразимого эра больше – медлительность исполненья аль торопливое завершенье, изнуряюще массировал самые чувствительные точки, не разминая, но - поглаживая. Его губы тем временем подбирались все ближе, правда, неторопливо расправляясь со смущеньем и некоторой зажатостью (ах, наш юный герой начала рассуждать так – если уж нужно делать, так делать качественно!), он по прежнему не мог избавиться от мысли, что некоторая помощь… ему бы ой-как не помешала! Да, приходилось признавать, что в качественном претворении таинств плотской любви требовалось немалое мастерство, тогда как юный герой не был в сем деле крайне ответственности и особой творческой… щепетильности особым асом, вот почему…
Но просить помощи у убийцы отца, предателя чести?! Нет! Ричард мягко потер пальцами нежную кожу в том самом месте, о котором ему и думать было категорически-невозможно-смущательно и, наклонившись совсем уж близко и поддавшись некоторой слабости и испуганно зажмурившись, погладил губами живое доказательно бастордовой плодовитости маршала, погладил, поцеловал и начал покрывать неторопливыми засосами, деловито пропуская верткий язык. Честно говоря, Дик не мог сказать наверняка, (и по началу и думать о том не желал!) приносило ли то удовольствие и вызывало ли хоть какую-нибудь реакцию, но… эр был молчалив, хладнокровен, не останавливая, но и не высмеивая, даже не двигаясь, он… был слишком чужд столь робкой жажде признанья, и… Вот почему юноша, наконец, осмелев и с трепетом облизав большое препятствие, мягко вобрал в рот гладкое, особенное совершенство во всем ослепительном, невообразимом мастерстве идеала.
И сем, в новом для благороднейшего отпрыска талигойской аристократии деле Окделлу отчаянно хотелось попросить помощи, не помощи, так легкого наставленья, совета, да чего угодно, потому что почему-то ему упрямо казалось, что он делает что-то не так! А эр...
- Эр Рокэ, я... я делаю как надо? – на мгновенье оторвавшись и вскинув голову, юноша пытливо заглянул в глаза своему мучителю, заворожено всматриваясь в прекрасное лицо. Нет, облепившие виски и скулы тонкие лески кудрей были обычными, синие очи темнели пугающими провалами, все оставалось именно таким, как и прежде, даже изящные не ноздри трепетали, не приоткрылись сочные губы, но... Не успел милейший Ричард и моргнуть, когда на его затылок мягко опустилась тонкая рука, а насмешливый голос приказал:
- Не отвлекайся.
Пришлось подчиниться... что делать – приказ есть приказ!
Правда, Дикон все равно продолжал метаться, сомневаясь в глубине и меткости своих познаний и, честно говоря, не мог решить, все ли делает правильно! И, ежели б ему хотелось отметить столь... возмутительно неприличную особенность, о коей, как молодой человек, знал не мало и сам, он бы заметил, что самое величайшее достоинство самого омерзительного врага истинных Людей Чести даже и не вздумало заинтересоваться ласками расстаравшегося юноши, напротив, его приходилось чуть ли не ловить ртом, а то оно почему-то... постоянно выскальзывало! И требовались пальцы, но пальцы почему-то не слушались, не желая скользить, но пощупывая и массируя ту высшую точку, перевитую тонкими, прозрачными венками. Нет, но даже если у меня ничего не получится, решил Ричард мгновенье спустя, когда пришлось покусывать, потирать и особливо пристально придаваться великолепному вулкану, даже если ничего так не получится, я должен... сделать это... Юноша прикрыл глаза, ущипнул пальцами возвышенье, самое значительное и самое именитое, и, мягко скользнув язычком по знаменитому Клинку Талига, торопливо заработал ртом, истерзанно стеная о собственном бессилии.
Да, действительно, все верно, с горечью сознавал несчастный молодой человек, он и вправду был совершенно бесполезен! Даже этого толком сделать не может, эр Рокэ даже не пошевелился с тех пор, ах! Не даром его никто не хотел брать, небось, так и думали, что ничего путного из него не выйдет, вот и отреклись, а он не в силах помочь единственному человеку, который был с ним...
- Эр Рокэ...
Юноша, не находя в себе сил оторваться, вскинул серые глаза на господина, свободной рукой не раздвинув бедра, но мягко огладив, да пробежав трепетным вихрем. Монсеньер смотрел прямо на него, его нежнейшая кожа блестела и переливалась, губы припоминали увлажнившийся розовый бутон, огромные глаза почему-то подернулись поволокой и слегка надломились тонкие брови... О! Все это Ричард нашел крайне подозрительным. Но, быть может, секунду спустя подумал он, тому есть чудовищное, но трезвое объясненье?! Эру плохо?! Он сделал что-то не так?!
Тогда, с нервическим воодушевленьем заказал себе юноша, попробуем опять вернуться к тому, с чего начали...
Не отрывая горящий глаз от ослепительно прекрасного лица самого жуткого убийцы всех времен и народов, Дик мягко скользнул рукой выше, по рельефным водопадам мышц пресса. Наш юный Ричард, забывшись, зачаровавшись и начиная поддаваться слабости мгновенья, не успевал следить за престранным туманом, застилавшим самые глубокие глаза мира, как не успел согласовать то с беспокойными странностями. Впрочем, нет, враг был безмятежен и даже слегка насмешлив, его не трогали ни ласки, ни разгоревшиеся щеки верного оруженосца, что не находил ответа...
Странно! На мгновенье юноше отчетливо почудилось, что под его быстрой рукой пресс задрожал и несколько содрогнулся, но... мгновенно отметя недостойные мысли и горестно поникнув, слегка раздвинул на белоснежной груди злостного врага Справедливости халат, молодой человек нашел пальцами бусинку соска и, осторожно прокрутив, сжал... Да, женщинам тоже это нравилось, но эр Рокэ... неожиданно припомнил Ричард… он не женщина.. он невозмутим в бою, так с чего бы ему и теперь...
Впрочем, столь обличительные мысли ни сколько не умаляли того, что и сам Дик уже почти забыл о том, зачем он делал это и кто, собственно, его воздвиг на столь… возмутительное мужеложство. Его ловкие губы с трепетом ласкали величайшее сокровище Золотых Земель, пальцы пощипывали белейшие соски, сердце терзалось никчемностью и болью... Я ни на что не годен, восклицал про себя Ричард, покусывая, облизывая выскользнувший изо рта (уже в который раз) меч. Совершенно ничего, никакой реакции, Марианне нравилось больше, но эр Рокэ действительно скала, нет, он вольный Ветер, и никому и никогда не разбудить его чувств, да и есть ли они, восклицал хрупкий герой, есть ли настоящие, живые, человеческие (физиологические) чувства в теле этой прекрасной куклы, куклы без сердца и слез?! Есть? Дик лихорадочно облизнул языком пик идеала, его пальцы бездумно блуждали по телу злостного врага всех Людей Чести, а душа разрывалась от горя.
Нет!
Он сдавил сосок, усиленно облизнул свою недостижимую вершину, легким ознобом овеял мышцы пресса... Нет! И я тоже ничего не могу, ничегошень...
Но в сей миг случилось что-то, из-за чего несчастный юноша едва не задохнулся! Ему показалось, что он с маху рухнул в воду, захлебнулся чем-то вкусным и липким да, не успев ни проглотить, не вздохнуть от неожиданности, бестолково закашлялся и слепо отшатнулся. Ух! Молодой человек, прихватив от удушья горло, едва не всхлипнул от несправедливости. Ах, я что, подхватил гусиную лихорадку, в панике размышлял содрогающийся герцог, мучительно силясь прочистить сведенное сладким дурманом горло. Что такое... я… я делал все как надо, а потом вдруг… Он едва не рухнул, когда вдруг на спину ему с хлопком опустилась сильная, ледяная ладонь, а мягкий голос над ухом заметил:
- Как глупо. Но, признаться, вы делали это с таким мастерством, что я грешным делом решил, что и подготовиться успеете…
- Вы!.. - юноша в страшном изумлении осматривал своего эра, с жаркими губами, в буре смоляных волос и... кажется, начинал понимать, сознавать, что за удивительное событие произошло… имело место быть только что! Но, молодой человек недоуменно моргнул, это было просто не возможно... – Вы нашли это приятным?!
- Очень хорошо, - и, не дав Дику опомниться, не дав ни секунды промедленья, сей невозможный человек стремительным жестом подхватил его под мышки (но почему?! - молодой человек только охнул) и зачем-то швырнув на живот, мягко скользнул следом, ладонью подавив всякий протест, да что там – намек испуганного протеста. – Хм… - расслышал вздрогнувший Ричард, - признаться, я приятно удивлен. Надо же, какой у меня, оказывается, способный оруженосец! Теперь понимаю, за что вас так невзлюбила королева, да, вы можете мне очень пригодиться…
Юноша трепетал в дурмане манящего баритона, звучащего… и окутывающего, и погружающего в престранную, душную, беспорядочную дымку. Невозможно было понять, что сейчас происходило, но, казалось, этот голос, голос этого человека, его пальцы, были.. повсюду, а то, что они делали… заставляло несчастного Дика корчиться в безмолвной пытке. Он чувствовал, ныне необыкновенно обостренно чувствовал, как по обнаженным плечам, щекам ледяными змейками скользили черные прядки, кажется, маршал склонялся все ниже…
Оно того, без сомненья, стоило, стоило до конца, расслабленно раздумывал над подозрительными манипуляциями своего злокозненног эра юноша, ощущая душераздирающее желанье, мучительно взывая к продолженью и… ничего не понимая, тая, истончаясь, растворяясь! Это.. все того стоило! Он даже смог побудить низвергнуться знаменитый Вулкан Ворона, и теперь... Неожиданно Ричард дернулся и отчаянно забился от прорвавшейся сквозь утомленные дымчатые куренья яркой боли, но уверенные руки тот час крепко сжали его талию, а завлекающий, хриплый, манящий голос над ухом прошептал:
- Расслабьтесь, юноша, и доверьтесь мне… хотя бы раз в жизни стоит рискнуть, не так ли?..
- А-а-ах!
Пальцы Ричарда конвульсивно дернулись, отчаянно, бездумно сжались на тончайших простынях, рванувшийся из потаенных уголков сердца крик застрял в горле, не протолкнувшись сквозь слезы. Нет! Он попытался увильнуть, сбежать, но что-то, что-то неумолимо удержало! Молодой человек ширящимися с ужаса глазами смотрел, как… смотрел и помнил. Помнил все. Сжившиеся до одури пальцы, треск чего-то, стон… всхлип? Повелителю не гоже кричать, как поруганной девице, но то что... Он чувствовал на своей спине тонкие руки, ладони на талии и... что-то... внутри!
И это что-то... Позже, анализируя случившееся, Дик так не смог толком понять, откуда взялось это ненасытное желанье, когда на смену беззащитному, паническому ужасу пришло бесконечное алое зарево, но… Неожиданно юноша понял, что не может заставить себя ни вдохнуть, не выдохнуть! Сердце, сердце зашлось безумным колокольным звоном и… забилось так, как будто было готово выпрыгнуть из глотки! А еще... Дикон извивался, пытался дотянуться до... до столбика, держащего балдахин, потому что только там можно было ухватиться достаточно, чтобы... чтобы не закричать в голос, а то... Ах! В головокружительном жаре он почувствовал как что-то скользнуло под него, слегка приподняло и... сомкнулось на том, о чем зажмурившийся от упоительного чувства юноша не захотел и задуматься, и...
- А вот то, что вы делали со мной. Извольте вкусить.
- Нет!..
Ричард вскрикнул, извернулся, автоматически ухватился за растянувшее мученье тонкое запястье, зачем-то сжал его – о, терзающее, доводящее до исступленья, наивно желая прекратить сладкую пытку, но... Эти волосы, эр, этот жуткий, непонятный, насмешливый человек... Дикон сознавал со всей отчаянной решимостью, отчетливостью, что никогда ничего не забудет. Да! И… Эти волосы, черные змеи, ручейки, на подушках, скользящие по его спине, свисающие из-за плеча, эти волосы, что он вдруг крепко стиснул в кулаке и кои кинулся целовать – так жарко, и ненасытно, и... Эти тени, запах этой комнаты, запах этого человека, пальцы, пальцы сжавшиеся до боли на простынях, сжавшиеся на запястье ужасающего мучителя, и крики, и чьи-то стоны, метнувшееся от рта ко рту дыханье, и!..
- Мон... сень... ор... – через долгий всхлип с трудом выстонал юноша, задохнувшись и метнувшись куда-то... Вернее, попытавшись метнуться, но наткнувшись на неумолимую преграду, на крепкое объятье, скрутившееся о талию! Дик в отчаянии сжал что-то, укусил кого-то за плечо, не заметив, когда успел развернуться и!.. закружился в головокружительном вихре красных пятен, расколовших мир надвое и растерзавших реальность ослепительным громом. – Монсеньер… - простонал он, цепляясь за чью-то спину, безумно впиваясь пальцами в худые лопатки, - монсеньер…
…Юноша, безмолвно содрогаясь в ярчайшей разрядке, бездумными глазами смотрел в кружевную оторочку сероватой подушки, не понимая ни кошки. О, не успев осознать, ни когда его отпустили, ни в какой миг на спину игриво прилег легчайший батист, не желал ни думать, ни видеть, но… не понимая, кто он и где находится, Ричард все же не мог не согласится, что глаза не отказывались смотреть. А потом и мушки перестали мелькать, и расширившиеся зрачки медленно рассосались с радужки. Опустевшие со страшнейшего морального перенапряжения очи самого глупого, верного пажа Людей Чести безумными серыми кляксами ширились в туманное звяканье далекой бутылки и моргали в усталый смешок:
- Ричард, вы необыкновенны...
Юный герцог Окделл нашел в себе силы чуточку приподняться на локте, переждать нетерпеливое головокруженье и отрешенно оглянуться. Невыносимый, живой монсеньер сидел, откинувшись на витой столбик держателя балдахина, обнаженный и поражающий. И, поддерживая одной рукой длинный красный бокал, а в другой странную тонкую трубку, задумчиво разглядывал оруженосца, разглядывал с несколько иным выраженьем, чем раньше.
– Ричард, вы меня бесконечно поразили. Что ж, теперь получите свои обязанности в полной мере. Что ж, мне думается, будет лучшим, если ваши «свидания» с эром Августом придется отложить на неопределенное время, уж и забот у вас прибавиться! Будете выгуливать Моро, сообщать Хуану о моих прогулках, а так же...
Ричард потерянно слушал, не вслушиваясь, но слыша, и… Монсеньер! Ничего не изменилось, все было именно таким, как всегда, и стоило ли мечтать, но…
Дик и сам не успел понять, что за сила сподвигла его стремительно подорваться на руки, кинуться вперед, метнуться в жаре и в уничижительной горечи, и… с поразительной силой швырнуть эра в кровать! Бокал, взвившись в напоенном тяжелом дыханьем пространстве, откатился куда-то, залив простыни алым пеплом, и тонкой ниточкой скользнула в пышный ковер трубка... А юный герцог Надора, вдавив ладони в предплечья самого мерзкого и оскорбительного врага всех Людей Чести и задыхаясь от боли, неожиданно приблизился к его лицу, словил хриплый вздох и, попытавшись поймать промелькнувшую в синих глазах тень, дико рванулся поцелуем... Но не успел и моргнуть, как отлетел к противоположной стенке, с маху врезавшись в кучу подушек и растерянно сжавшись в комок. Это было… так…
Окостеневший Ричард не спешил двигаться, смотря на поднимающегося в неспешной грации эра изумленно, растерянно и с некоторой робостью, степенно перерастающей в ужас...
- А вот этого не надо. – Баритон, миг назад бывший сладким, неожиданно звякнул оскорбительной сталью. – Я позволил вам владеть своим телом, но не забывайтесь, юноша.
- Монсеньер… - Дик медленно сел, право лишь, с некоторой опаской, и, кривовато усмехнувшись, оглядел своего непосредственного начальника с ног до головы: - Я получил свои обязанности. Я понимаю, что теперь каждую ночь от меня потребуется исполнять их. Или... не ночь. Или не день. Но за это я буду получать свой поцелуй, будьте снисходительны и извольте немножко потерпеть. Ведь я метал о нем с тех пор, как впервые увидел Вас, тогда, на площади Святого Фабиана… И я буду брать такую плату. Идет?
- Здесь не вы ставите условия, - бросил через плечо прекрасный герцог, неторопливо облачаясь в шелковое одеянье и подходя к окну. – Вы не в том положении, чтобы дерзить, юноша.
Но обидевшийся и чудом нашедший в себе мужество поднять глаза, Дик неожиданно припомнил, как его пальцы касались гладкой кожи, и этого человека... и вспыхнул знакомым, возмутительным огнем! И, откидываясь на подушки и с удивительной для человека (человека, опозоренного, опозорившего и родовую Честь, и дело Чести великого эра Августа, а... а уж Катари!..) радостью принимаясь всматриваться в матерчатые Небеса, он и не подумал забыть, что его выбор был…
А, у него еще будет время подумать над этим, решил молодой человек, прикрывая глаза и сладко потягиваясь. У него теперь будет время на все…
Да... как уже говорилось чуточку раньше, с некоторых пор у юного герцога Надора появились обязанности, кои даже сей погруженный в пучины высшей благостности молодой человек не мог бы назвать слишком уж обременительными.