Фэндом: «Отблески Этерны»
Герои: Рокэ Алва времен Лаик и оригинальный персонаж
Жанр: приключения
Disclaimer: хором: «Мы любим их, очень-очень любим!», но принадлежит они не нам. Но => глубокоуважаемой Gatty.
Жарко…
читать дальшеЯ, вымученно втянув багровеющий закатным пламенем воздух, с бессвязным стоном потянулся к мерцающему в отдалении пятну ледяного света. Нет! Как жарко. Это… Перед глазами рассыпались алые искры, а в черной, засыпанной прогорклым песком пустоте, вились прозрачные, но горячие, как солнце, нитки. Создатель, жарко… Разрубленный змей, и что же это так давит, дышать совершенно невозможно…
Так вот, каков он…
- Господин детектив, - на мои… пальцы, сообразил я секундой позже, силившиеся оторвать от горла край какой-то дряни, распространяющей невыносимый пар и мешающей спокойно вздохнуть, легла чья-то ледяная, стальная… рука, а знакомый голос заставил в мгновенье выплыть из липкого дурмана, - могу я попросить вас пока не шевелиться и оставить в покое одеяло? В вашем положении подобная прыть представляется мне не совсем разумной…
Б-быть не может, чтобы это! Я так и задохнулся, захлебнувшись кашлем и в раз очухавшись. Вот только… голова оставалась какой-то чугунной, и я не мог заставить себя пошевелиться, а так, как говориться, без проблем. Разум очистился от таинственной дремы, в миг обратившись в живейший отточенный скальпель, а под сомкнутыми веками произошла скорейшая работа раскаленной мысли! К моему глубочайшему сожаленью, спонтанная.
Что происходит…
Я медленно, отнюдь не желая подавать и намека на то, что успел проснулся и пребываю в некотором изумлении сложившимся положеньем, заставил себя по возможности незаметно расслабиться, вытянуться в душных одеялах и угомониться. И, не делая ни малейшей попытки открыть глаза, попытался представить, что собой представляю и в следствии каких обстоятельств оказался… в столь незавидном положении. Нет, мне никогда не доводилось жаловаться на память, а потому и события первой ночи и последовавший за ними фонтанирующий безумием взрыв легко всплыл в сознании, заставив недовольно нахмуриться.
Так! Натворил я дел, ничего не скажешь, хм, профессиональная хватка, не так ли, «господин детектив»? К кошкам… Ну, по предварительной информации, то есть… Судя по всему, я где-то лежу, и вступать в продолжительные размышленья о месте моего, с вашего позволения, пребывая в дальнейшем, повторим слова этого… «незримого благодетеля», представляется бессмысленным. Во всяком случае, до тех пор, пока я не решусь открыть глаза. Утешительное наблюдение, не так ли? Но, гхм, продолжим. Я не так часто попадал в подобные переделки, и мне еще не разу не приходилось выуживать из самое себя – бренного грешника – пули и латать продырявленные конечности, но… но в то же время, я был б последним ослом, ежели б не сообразил, что жар является следствием продолжительный и, судя по спешным домыслам, продолжающейся лихорадки, а… а вот то, что перекрывает грудь и не дает толком вдохнуть, это…
- Господин детектив, - Опять этот голос! Эге, парень, может ты и не заметил, но и я не так прост! Что это ты пытаешься сделать? А, верно, не дать мне раскрыться. Какой у тебя меланхоличный тенор, какой… скучный - для такого сопляка! - мне, конечно, лень, но я вынужден настаивать… Потерпите.
В ответ на столь оскорбительную тираду, я молча открыл глаза и… первым делом позволил себе осмотреться, намеренно неспешно, ну и, честно говоря, из-за в конец уж обнаглевшего головокруженья. Куда ни кинь глаз царила туманная чернота, из чего я извлек утешительный вывод – еще ночь, еще темно, и я по прежнему против всех и сохраняю свое инкогнито. Что ж… с какой стороны не смотри, не дурно.
От разместившейся на небольшом кроватном столике свечи распространялось неяркое, неровное сияние, и исходил небольшой колеблющийся полукруг, разбредающийся тусклой трехцветной радугой. Так же на столе, к моему вящему, но вялому, впрочем, изумленью, обнаружилась початая бутылка отличнейшего вина и стопка свежих… бинтов, кажется. Тут я попытался прищуриться, но виски в мгновенье взвыли очумевшей кошкой, и пришлось довериться чутью. Да, все верно, какие-то тряпки, скорее всего, наспех сооруженные из остатков простыни самопроизведенные бинты. И кто это у нас такой благородный?..
Удовлетворившись неспешным осмотром и пребывая в некоторой апатии, и не желая разбираться, было ли тому причиной на редкость дурное самочувствие, невыносимый жар, гложущий кости или же то, что меня совсем недавно едва не отправили к праотцам, а один из способствующих вышеуказанному отправленью господин сейчас имел честь находиться рядом, я рассеянно смотрел в пространство. Нужно собраться, так? Но мне-то действительно лень, вот уж кому! Не знаю… Но, честно говоря, сейчас мне не хотелось даже спать, даже закрыть глаза, и только… Должно быть, лишь прихватившее за горло чувство справедливости, недоумение, отточенные навыки и неизменная подозрительность заставили меня, наконец, очнуться и, в подкрепление неудавшейся попытке протрезветь, обратить взор на того, кому и не без некоторых ужимок со стороны произведения породившего круга и особой находчивости и ставшем корнем преткновения всех обвалившихся на мои плечи злоключений.
Я посмотрел на этого… мальчишку, о личности и возможных последствиях странностей личности коего не хотелось и думать. Пока. Узорчатое пламя неровно скакало по худым щекам, серо-желтыми пальцами лизало высокие скулы и, пожалуй, неспешно всплыло в моей голове, мне впервые представилась возможность рассмотреть милостью Леворукого али судьбы привалившегося к скромной персоне вашего покорного слуги этого таинственного баловня. Что ж… Ради такого дела и прищуриться не лень попытаться, с беззвучным смешком заключил я, безмолвно обозрев лицо случайного знакомца и кивнув своим мыслям. Несомненно, мальчишка будет важной шишкой. Да и уже, верно, вертит всеми, как хочет да мыслит о себе на редкость высоко. Мордашка ему досталась – загляденье, а мне в жизни, по долгу службы и в разнообразных тягостях пришлось полюбоваться на целое стадо хорошеньких сопляков, честно говоря, не было ничего в моей профессии более омерзительного, чем отожравшиеся на папенькиных кошельках да регалиях малолетние поганцы, но… Да, вне всякого сомненья, удивительно породистое лицо, достойное продолжение рода, под честь всякому, сколько-нибудь искушенному в дворцовых выкрутасах, несомненно, парнишка еще произведет фурор, но все это почему-то забывалось и отступало в тень, но и, разумеется, с циничным кивком кивнул я, не могло не являться главенствующим.
Что-то было. Что-то… страшное. Что-то… мучительное. Что-то… восхитительное! Что-то такое… сильное, невозможно, отчаянно!.. что-то… от чего мне вдруг почему-то нестерпимо захотелось… отвернуться.
Бесспорно, мальчишка был необыкновенно красив, но в нем было чувство, была уникальная, тонкая искра, и потому его выразительное, живое, вдохновенное лицо показалось мне невообразимо прекрасным. Конечно, странно, но для такого юнца худоба представлялась мне несколько запредельной, но, с другой стороны… это позволяло с максимальной страстью подчеркнуть, вылепить, очертить нервными мазками высокие скулы. У него было тонкое, чувственное лицо, полные, четкие губы, тонкий нос, изящный, как нарисованный, и темные глаза, цвета коих я не мог сейчас разобрать.
Синие… Воспоминание мелькнуло в распаленном болезненным жаром рассудке, как вспышка. Они такие синие…
Не совсем длинные, но и не короткие темные волосы взмыленной бурей рисовалась у гладких скул, а длинная шея небрежно уходила в темное сукно с сероватой линией крестообразной шнуровки. А кожа была… (я заметил это еще в первый раз, и должен был заметить, не заметить, так непременно обратить внимание, Разрубленный змей, составить обязательный графический портрет! А еще профессионал, называется…) Кожа была такой белой, белой, как мел, но не прозрачной, не бумажной, а… скорее (я даже хмыкнул, поэтичные сравненья, как прикажете это понимать?), как у фарфоровой куклы, но не сломленной недугами розы.
Так вот он какой, неожиданно пришло мне в голову, пока я лицезрел худые руки, небрежно устроившиеся – правая – на крышке стола, левая – покачивая указательным пальцем серебристый бокал…
- Так вот он какой, – хрипло рассмеялся я, отчетливо сознавая и какую несу чушь, и что не в силах остановиться… - Закат…
Огромные провалы синих глаз невозмутимо обратились ко мне, скользнули по опаленному нездоровым румянцем лицу, а красивые губы изогнула загадочная улыбка. Он удивился? Вряд ли… Но и не собирался отвечать, и это было… хорошо, здорово, Леворукий! Потому что «господин детектив» явственно сходил с ума и желал немедля попытаться собраться с мыслями, но, видя это… воплощение, живое, дышащее… это уникальное живое существо, как… было можно даже надеться? Вот почему смотреть, как на солнце, как на смерть… было невозможно и требовалось немедля отвести глаза.
- Боль-то какая… - прохрипел я, промелькнув горячечным взором по комнатушке и отголоском былых обид и возмущений задумавшись на миг над тем, чтобы, так сказать, возвращая утраченные позиции (конечно нелегко желать уважения, будучи не только прикованным к кровати, но и заявив себя верхом глупости, умудрившись рухнуть в обморок на глазах какого-то сопляка!), подняться и ухватив мальчишку за руку, дабы, во-первых, разумеется, потребовать объяснений, а, во-вторых, указать, кто же тут главный, не смотря ни на что, но… Но, внимательно проанализировав сложившееся положенье и мысленно рассмеявшись вышеуказанному ребячеству, а так же приписав незабвенное ранение, я решил несколько повременить с героикой и… ну, раз уж так сложилось, хотя бы устроиться по удобнее. Эх, раз уж я все равно тут… нечего грустить о малом, следует двигаться вперед. К тому же… если все уже так… Я осторожно пошевелился, поморщившись от боли и прихватив воздух исказившимся ртом, и, величественно откинувшись на подушку, прямо спросил: - Кто ты такой?
По губам паренька скользнула усталая улыбка, фитиль щелкнул, выбросив искру, и по его матовой щеке скользнули вялые блики, заиграли на разметавшихся облаком кудрях. Отвечать он не собирался, играл он со мной, что ли, или все происходящее представлялось ему не более, чем забавным приключеньем? Но… я уже не мог заставить себя даже разозлиться. Не хочет отвечать – не надо. Пока…
- Ну скажи хоть, сколько тебе лет-то? – насмешливо протянул я, еще раз окинув мальчишку пристальным, но, впрочем, несколько ироничным взглядом, поудобнее расположившись в обольстительных одеялах. – Шестнадцать-то давно исполнилось, ты ведь тут новенький?
Признаю, я позволил себе швырнуть пробный крючок. За сим вопросом следовало легкое желанье добиться смущенья или стесненья, но я, честно говоря, не испытал большого разочарованья, заметив, что юноша не только не отвел глаз от искрящегося талой радугой огонька свечи, но и не утратил своего благодушия. Впрочем, согласился я, на этого дурака я уже не мог злиться, да и хорош был бы! Пора и честь знать, уже большой дядька, чтобы… К тому же этот мальчишка, вынужден был я признать после некоторого размышленья и тяжкого вздоха, с первого мгновенья умудрился крепко запасть в мою черствую душу, запрыгнуть в сердце, отхватить себе здоровенный кусок и невозмутимо расположиться в без усилий отвоеванных пенатах, свесив барские ножки. Поэтому…
Злиться на этого мальчишку я больше не мог. Я уже, кажется, говорил об этом…
Но и забыть, как настрадался из-за этого самого сопляка, не мог тоже!
- Ну, так когда? – поиграл бровями я, кривовато улыбнувшись.
- Два месяца назад. – Безмятежно откликнулся юный шалопай, а я восхищенно присвистнул – ничего себе, эх, но каков же он будет, когда вырастет… И порожденью чего больного рассудка, али же какой страшной ветви принадлежит сие воистину иссушающее воображение… гм… творение?..
- Ну а кто ты такой? Как тебя по батюшке-то величать? – протянул я, окончательно избавившись от вызванного невольной слабостью раздраженья и приобретя привычный всякому сколько-нибудь самодостаточному человеку благожелательный вид. В конце-то концов, думалось мне, возлежавшему в перинах, это всего лишь на всего какой-то дворянчик, и что бы он не натворил и на чем бы основывалось его… удивительное могущество, и чем бы не подкреплялось поразительное происшествие, которое я никогда бы и не подумал забыть, все это было не важно, потому что… Я почувствовал, как в груди сладко екнуло сердце и, против обыкновения, легкомысленно согласился. Да. Это же всего лишь кошков мальчишка…
А потому я даже не поперхнулся, услышав лаконичный ответ:
- Господин детектив, уверяю вас, в данный момент я… гм… на вашей стороне и… это пока все, что вам необходимо знать. – Я молча смотрел на его тонкие руки, ожидая продолжения, но парнишку вновь заинтересовало пламя, пришлось со вздохом возвращаться к беседе:
- Я… ничего не забыл. – С легким смешком, несколько удивившим меня, заметил я, внимательно вглядываясь в лицо спасителя и ожидая… реакции? Напрасно, юнец не только не опустил на меня глаз, но и не почесался. - Я… - мужественно продолжил я, сообразив, что лучшего ответа и не добиться, - ничего не забыл, но не хочу сейчас вспоминать об этом. Скажи-ка мне лучше, раз твоя персона обязана оставаться в тени, где тогда нахожусь я, и что теперь прикажешь со всем этим делать?
- У вас повреждены три ребра и досадный ожог. На ноге. – Донесся до меня спокойный голос. - Не пытаюсь стать для вас скорбным вестником, но скорее всего останутся шрамы, даже если на поврежденные участки нарастет новая кожа. Скорее всего, поверхность будет нервной и бугристой, надеюсь, вы это переживете…
- Уж как-нибудь! – буркнул я просто для того, чтобы буркнуть. Сказать по чести, на это мне было плевать, а вот… - Так ты, значит…
- Так же, - невозмутимо продолжил неисправимый наглец, - отвечая на первый вопрос, отвечу, что вы находитесь в моей спальне, и, предупреждая прошенья, отвечаю, что, сейчас это самое безопасное место… Хм, вынужден отметить, что чувствую себя несколько виноватым – какое, оказывается, поразительное и, не скрою, новое для меня чувство… Столь же искренне надеюсь, что это последний день, когда мне приходиться его испытывать…
- Благодарю за откровенность. – Скривился я, невольно ловя себя не улыбке.
- Ах, что вы, - по его губам вновь скользнула удивительно раздражающая усмешка, хотелось бы думать, что ответная, - не стоит. Так вот, вынужден заметить, что я несколько поторопился с выводами и потому подверг вас опасности, или это они начали действовать слишком рано… В общем и целом, пока это единственное место, где вас не будут искать, и… не должны найти.
- А кто меня не будет искать? – мужественно смирив раздраженье, полюбопытствовал я, почему-то почувствовав легкое волненье. – Разрубленный змей! Чего мы тут думаем, не могли святоши натравить эту дрянь, но ведь и не знать о ней не могли, и ты это знаешь не хуже меня, да? Но, повторяю – я пока не желаю не думать об этом, не говорить, жив – и ладно. Но постарайся уж не отводить мне роль бессловесной куклы! В конце-то концов, не держи меня за дурака, ты бы не стал меня прятать – а как это еще назвать?! – если бы не думал, что это не святоши причастны ко всему этому… Леворукий! Вот только не хотелось ввязывать во все это постороннего… Но ты и сам достаточно ввязался, - недовольно покосившись на руки, спокойно возлежавшие на столешнице, раздраженно признал я, - так что дальше отступать некуда. Так скажи хоть что-то без уверток, почему нельзя было просто показать меня такого – раненого, убитого – почти всем, чтобы все успокоились, а потом продолжать свои диверсии?
- Господин детектив, не занудствуйте. – Я едва не взвыл, всплеснуть руками помешала не вовремя проснувшаяся боль, а потому пришлось ограничиться яростным фырканьем. – Я понимаю, что вас так злит, но позвольте пока ограничиться рассказом о том, что вы проспали. Итак… Что до происходящего ныне, то, как вы, должно быть, уже успели догадаться, ночь продолжается, и жизнь не заканчивается. Продолжаются и внутреннее расследования инцидента. К несчастью, вы успели перебудить все аббатство, извести некоторое количество крови и для большего драматизма переломать казенную мебель, - я почувствовал жгучее и совершено исключительное желание страшно расхохотаться, - а потому по спешному наказу отца-настоятеля, собственноручно взявшегося за ваши поиски, была проведена полнейшая модернизация поместья. Кстати, господина коменданта решено было не будить. – Да, рассеянно кивнул я, правильно мальчишка меня припрятал до поры до времени. Смешно, но комендант лицо военное, и, как не странно, выходит, не причастное к заговору, как не хочется не думать об этом, а все-таки приходиться. И, самое главное, найди меня в таком состоянии даже самый неволящий монашек, было бы легко спустить концы в воду, поминай только, как звали. – Но отец-настоятель, - услышал я и сосредоточился - у меня еще будет время подумать об этом, - пошел на оправданный риск. Унаров опрашивают, из чего вы можете сделать соответствующие выводы… - Мальчишка чего-то не договаривает, и не того, о чем можно было бы подумать, просто не успел он произнести эту фразу, как в мою душу закралось нехорошее, прямо скажем, крайне скверное предположенье, что… - Нет, на сей раз честь не по вашу душу. – Он что, мысли, что ли, читает? Ко всему прочему… - И дело не в чести. А, так вы же не знаете! – я едва зубами не заскрипел, нет, Разрубленный змей, а кто еще всю ночь провалялся?! - пропало еще двое человек.
Да. Подозрения подтвердились, ожидания ни в коем случае нельзя было бы назвать обманутыми, а взвывшая интуиция притаилась сытой кошкой. Нажралась, видать. Леворукий, да что же это творится…
- …А ко мне, как вы уже, верно, могли догадаться, еще не заходили и, не извольте беспокоиться, не зайдут. – Я даже не успел удивиться, почему он так уверен, просто пока слушал и все, но слушать, як выяснилось секундой позже, оставалось не долго. Оказывается, юный тиран все сказал, а добавлять что-то к вышеперечисленному не собирался. – Посему – поправляйтесь, уверяю вас, все объясню позже, а пока…
- А пока скажи все, что знаешь о потерпевших. – Каркнул я, и закашлялся, крайне удивившись – ну у меня и голос… - Говори-говори, в твоей способности узнавать все и про всех я не сомневаюсь!
- Господин детектив, - в ленивом голосе парнишки появилась знакомая бесящая тоскливость, - я уже не раз говорил, что вы все узнаете в свое время. К тому же сделать это будет очень просто, когда вы встанете…
Я несколько секунд молчал, бездумно вглядываясь в море золотистых бликов, раскинувшихся на покрывале, а потом устало вздохнул:
- Ну и к кошкам. Что-то не хочется мне что-то выпытывать, обойдусь пока. Может и правда…
…Руки были тщательно перебинтованы, обстоятельно и на удивление мастерски, каждый палец, и крепко-накрепко скованы ладони. От первого ребра и до ключиц тянулись крест-накрест перечеркивающие лопатки пласты белой ткани, так вот, почему было трудно дышать, но, говорят, при переломах так крепко – самое оно… А с ногой творилось нечто невообразимое. Под тремя одеялами разобраться, что к чему, было, конечно, несколько… проблематично, но болела она – як в закатный котел бросили! И вынуть забыли. На время. До сих пор…
В общем, я покивал сам себе и плюнул на сомненья, общее состояние можно было бы охарактеризовать, как положительное, но у меня не возникало и сомнений, что творилось бы. не приди во время квалифицированная медицинская помощь, без умелого, даже талантливого лекаря, что творилось бы с моим телом, и пережил бы я эту странную, сумбурную ночь? Я… не знаю, откуда взялось это чувство, просто в какое-то мгновенье я обнаружил, что улыбаюсь, а мои окровавленные руки тянутся к упокоившимся на столешнице худым, женственным кистям…
- Эй… - мальчишка медленно оторвал полу-прикрытые глаза от колеблющегося язычка тускловатого пламени, кажется, мелькнула в моей опустевшей голове престранная мысль, огонь усмирял его, очаровывал, как кошку, опустил исполненный величественной истомы взор на лежащую поверх сложенных рук перетянутую сухими бинтами ладонь, а потом неторопливо перевел непонятный взгляд на меня. Я не знал, о чем он думал в то мгновенье и почему не подумал отшатнуться сразу, вырвать руки из-под пальцев какого-то мелкого сельского учителя, но… честно говоря, мне совершенно не хотелось думать о том, какие мысли могли бродить в этой красивой голове, я… - Слушай, с тобой-то все в порядке, а? – судорожно облизнув пересохшие губы, хрипло спросил я, всматриваясь в непроницаемое темное стекло и пытаясь отыскать ответ. - Как ты там потом? Остался-то, после того, как эта тварь сдохла… Все… хорошо?
Парнишка несколько томительно долгих секунд, во время которых я успел и задуматься над тем, каким болваном сейчас выгляжу и что мне светит, если вдруг его королевское высочество сочтет нежелательную навязчивость всяко поразительной, а то и - оскорбительной, несколько напоенных неловкостью и… радостью секунд, безмолвствуя, держась с врожденным благородством оглядывал протянувшегося к нему мещанского неумеху, а потом…
- Все хорошо, господин детектив, - ответствовал сей неугомонный сопляк, ослепив меня такой яростной улыбкой, что на мгновенье даже померкло в глазах. – Все уже хорошо.
И я поймал себя не том, что не только радостно, как последний болван смеюсь в ответ, но и ерошу его темную макушку, бормоча что-то о том, что только такой дурак и может рискнуть остаться один на один с чем-то совершенно не понятым, остаться, и победить.
- Эх… - захлебываясь смехом, говорил некоторое время спустя я, смотря в его сияющие глаза и сам оживая, наконец-то чувствуя, что действительно дышу! – А он меня на стол – р-раз! Через всю комнату пролетел. Я когда утром-то смотрел, думал, ну чего там лететь-то, два метра всего, а ночью показалось, что звезды даже разглядеть успел, так прошло… А потом… думаешь – что? Знаешь, как впервые на лошадь садишься? Ну, а вот если тебе когда-нибудь придется объезжать сумасшедшую, как говориться, кобылку, меня поймешь. А, учатся-то на каких – на смирных, особенно вы, барчуки, чтобы чего-де не случилось, а вот я, скажу тебе, впервые, то есть, разумеется, в самый первый свой раз садился на того еще красавца! Так вот – только-только оказался на столе, как эта дрянная образина начала под ним метаться, подскакивая, совсем как ошалевшая кляча! Да, да, а мне вот было не до смеху. Думаю, если удержусь – ну медаль мне, нет, две медали за мужество. Нет, как в театре – должно быть, никому такое не снилось! Она меня и туда и сюда толкала, а я подлетал, как… как там у кэналлийцев это называется… р-р…
- Родео. – Откликнулся мальчишка, а я, поймав изящную мысль, благоразумно отмахнулся.
- Вот, вот, оно самое. Так вот, как на нем, на самом! Ух, что было… Но и это ведь еще цветочки! – хохоча, вскинул палец я, удержав мысль и рассеянно покачав головой. – Как говориться, не рой яму другому – сам в нее попадешь! Стол-то сам, наверное, знаешь, какой там был. И к такому насильственному вмешательству в последние свои денечки не привык, вот и отдал концы в… гм… радостной атмосфере… И грудой досок осыпался на этого самого красавца, что под ним изволил почивать. А я, да, эр-с, сверху угнездился, тут-то и оно! Ну и это, наверное, честно говоря, меня и спасло. Пока тот там возился, пытаясь прийти в себя и очухаться, я руки в ноги взял, и развернулся к выходу, а уж там и в коридор вывалился… Эх… Как вспоминать-то смешно, но в следующий раз уж лучше знать, с чем предстоит сражаться. И как тоже эта гадина вырядилась – удивительно мерзкое ощущение, когда ты вроде бы и при своих руках, и оружие, к которому ты привык, и которое раньше никогда тебя не подводило, а тут… Не понятно, кто кого подводит, и мерзко, а эта тварь… считает себя самой сильной и прет на рожон, кидается. А ты ей ни-че-го сделать не можешь! Отвратительное ощущение. Беспомощность, знаешь ли, сильнее всего оскорбляет. Хорошо сражаться за то, что тебе всего важнее, но еще лучше знать, что самое важное ты можешь защитить, конечно, оно так…
Я замолчал, рассеянно прислушиваясь к нарастающей за окном возне и с грустью сознавая, что все рано или поздно кончается, и эта ночь закончилась тоже. Для каких-то несчастных что-то закончилось с ней, а то и раньше, и для меня могло бы, если бы не…
- Так сколько тебе лет-то? – отгоняя пробудившееся раздраженье и силясь заткнуть глотку навязчивой горечи, несколько грубо вопросил я, отворачиваясь в стенку и сжимая зубы от уничижающей слабости. Нет, невозможно было предотвратить неизбежное, и моя голова была отчаянно пуста, а в душе… разворачивалось на редкость неотвратимое чувство, кое я не мог, ни в коем случае не мог себе позволить, но… Но… Я просто… неожиданно, с мучительной болю, через сорванный вздох осознал, как дорог мне стал этот глупый, гордый, страшный и странный мальчишка, и как яростно грызло меня желанье послать к кошкам нарождающийся день, не отпускать ночь, и не дать разбить хрупкий мирок, ныне принадлежавший только нам, ни птичьими трелями, ни чьими-то еще, ненасытными, голодными, жаждущими залезть туда, куда никого нельзя пускать. Никогда. Мальчишка опять промолчал, а, прокатившись головой по подушке и вперив в него усталый, погасший взгляд, тихо заметил: - Все равно еще очень мало, ты это потом поймешь… Ты ведь всю ночь не ложился, да? Совсем не спал?
- Мм… если не удастся выспаться, то лучше уж и вовсе не ложиться. – Философски ответствовал неисправимый гордец, и если раньше у меня тот час бы возникла мысль, что эту фразу юный гений у кого-то подхватил и подслушал, то сейчас, узнав его получше, насколько это вообще возможно, я лишь с тихим смешком качнул тяжелой головой и нравоучительно уточнил:
- Для кого-то. А вам, молодым, без сна совсем никак, еще и заболеть не долго. Это как у медведей спячка – понимаю, время теряешь, но без этого никуда. Я-то вот могу, и папенька твой наверняка может, и ты идти в ногу хочешь, понимаю, но сейчас послушай. И не важно, удаться или не удастся, но вздремнуть, хотя бы на пару часиков, чтобы потом, нужно. И… Так, знаешь, что? Иди-ка сюда, давай, я подвинусь, а ты ложись. И закрывай глаза. Мал ты еще, чтобы ночами-то колобродить, сразу заснешь, предупреждаю, а уж я монахов-то покараулю, хорошо?
- Господин детектив…
- Ложись-ложись! – непреклонно мотнул головой я, честно попытавшись исполнить задуманное и, сцепив зубы да впившись побелевшими пальцами в прилипчивые подушки, чудом сдвинувшись к стене. – Вот… так… - страшно хрипя, выдохнул я, силясь отдышаться да поражаясь собственной глупости. А что поделать – парнишка, может быть, и герой, но уж что-то маловат для смертника. А в шестнадцать лет спаситель ты или нет, а спать должен, неприятно, но – вынужденно. – Давай. – Хотелось бы для большей показательности похлопать ладонью рядом, жаль, только руки не поднимаются, и дышать так больно… Парнишка молча хлопнул ресницами в образовавшееся пространство, рассеянно, как мне показалось, осмотрел сбитые подушки, а потом неторопливо и грациозно вогрузил подбородок на приткнутый в столешницу на локте кулак и, выгнув лебедем длинную шею, обратил томный взор в окно. Я позволил себе с минуту полюбоваться на тонкий нос, подчеркнутый грязным бликом, щеку, облитую сонным маревом и нить пышных ресниц, а потом, разом выкинув из головы королевский профиль, грозно уставился на него. – Ну и чего ты отвернулся? Спать ложись, кому говорят!
- Господин детектив, - мальчишка даже не соизволил оглянуться, но я, поиграв бровями, и не подумал разозлиться, - уверяю вас, все хорошо. Сон – это замечательно, - уверил меня неисправимый наглец, - но, по возможности, думаю, и без него можно обойтись. – Завершил монолог парнишка, и я с поразительным восхищеньем поддержал вдохом тронувший его губы ленивый зевок. – Иногда. – По кошачьи потянувшись, уточнил странный мальчишка, а не сумевший удержаться от хохота «господин детектив», кое-как признав пораженье и склонившись на милость победителя, попытался, было, вернуться к разговору, но…
Я чудом не поперхнулся воздухом, расслышав вдруг торопливые шаги и… настороженный стук в дверь?! Стало чудовищно тихо, я перевел округлившиеся глаза на своего спасителя, лихорадочно размышляя, что делать и с безумным весельем размышляя, как вытянется рожа неожиданного посетителя, и… вот странно. С виду мальчишка и не шелохнулся вовсе, да даже, казалось бы, не обратил вниманья подозрительный визит, но… мне почему-то стало нехорошо, и на позвоночник легли ледяные, мокрые пальцы.
- Кто там? – сонно, с недовольными интонациями откликнулся юный интриган, к моему изумленью, не отрывая взгляда от тающего огонька и даже не думая кидаться к двери! Что, во имя всех кошек Леворукого, он опять задумал и куда, в таком случае, прикажете деваться мне?!
За дверью произошла некоторая заминка, а потом тихий голосок первого секретаря отца-настоятеля… смущенно (ого, вот уж не думал…) проблеял:
- Ваше высокоблагородие! - Даже так?! Мой взгляд стал острым, и он не отрывался от мальчишки. – В-вам пришло письмо, от… с позволения вашей милости, вашего отца… Курьер его светлости именем его светлости вынужден сказать, что настаивает, чтобы вы ответили незамедлительно, а так же незамедлительно воспользовались прилагающимися посланию услугами. В-ваше высокоблагородие?.. М-мы знаем, что разбудили вас, и понимаем, в каком вы пребываете раздраженье, н-но, понимаете ли, мы действуем именем вашего батюшки, а он настаивает на вашем участии…
Мальчишка молчал, лицезря свечу, а я начинал веровать в худшее.
- А что он пишет? – выстрелом прозвучал в напоенной волнением тишине спокойный голос юнца, и я вздрогнул от неожиданности. Ах, еще бы! Монашку пришлось трижды его окликнуть, да и сам я уже начал сомневаться, что он даст, наконец, ответ… И вот – пожалуйста. Дождался. В который раз…
- П-простите… - очнулся от изумления монашек, - но м-мы не совсем понимаем…
- Милейший, - в голосе парнишки появилась обреченность, но… какая-то странная, и спустя секунду до меня дошло, почему в груди нет и следа волнения – в голосе этого странного, чудного паренька сквозила тонкая издевка, а лицо приобретало выражение опасного утомления. И мне в который раз уже почему-то захотелось радостно расхохотаться. – Не суетитесь. Просто вскройте письмо и прочтите, что же желает от меня мой папенька в столь славный… ночной час. Можете даже пересказать своими словами, если это вас развлечет…
- Н-но… но мы не… - залепетали за дверью, - можем… не имеем права… мы пригласим отца-настоятеля…
- Приглашайте. – Не стал спорить мальчишка, тряхнув черной головой. – Но промедление грозит страшными карами, вы же знаете о репутации моего батюшки, и вам не составит труда догадаться, что он сделает с тем плохим человеком, что не сумел заинтересовать благодарного отпрыска в исполнении дальнейших инструкций…
- В-ваше… - казалось, несчастного монашка сейчас хватит удар, и какого же было мое изумленье, когда, после некоторого замешательства, я сумел-таки сообразить, что сменившие блеющие интонации впавшего в благоговейный ступор секретаря принадлежали не кому иному, а пресловутому настоятелю, верно, спешно вызванному на место происшествия, приобретающему катастрофический характер. – Как же это…
- Почтенный, - и в который раз уже я занялся вопросом, что за шишка сидела передо мной, и что за таинственный «папенька» заставлял содрогаться бравую церковную братию. А вышеуказанная «шишка» в это время весьма показательно зевнула (так что, не стоило сомневаться, все и всем кругом было слышно) и, прикрыв ротик изящной ладошкой, с откровенным недовольством произнесла: - Я, как вы успели отметить несколько ранее, проснулся в отвратном настроении, во-первых, потому что меня разбудили в такую рань, и, во-вторых, потому что иметь наглость меня будить явились именно вы. А посему…
Но в коридоре уже раздался явственный треск бумаги и хруст самой настоящей печати, что дало мне не мало восхитительных минут краткого разуменья – отец-настоятель не стал ждать, какие еще капризы несет это самое таинственное и ужасное «посему». И после возникшей минутной нерешительности и судорожного дыханья, в дело вступил новый голос, до сель мне незнакомый. Он-то и высказал, громко сглотнув и растерянно пробормотав:
- С позволения Вашего Высокоблагородия, оно совсем короткое… - так письмо действительно существовало?! Поразительно, но чего только не придумаешь, чтобы попасть внутрь… Видимо, отец-настоятель, решившись на ответные действия, все же не пожелал посвятить воспитанников его коменданства в свои хитромудрые делишки, вот и выкручивался, во что горазд. Так… интересно-интересно. – И я его… прочту. Тут всего одна строчка… Его светлость пишет вам, чтобы вы немедленно собирали вещи и с вышеозначенным слугой возвращались в… вашу столичную резиденцию.
- Это все? – с каменным спокойствием произнес мальчишка. Монашек, произведенный в ликторы, мучительно сглотнул (может, у него привычка такая?):
- Н-нет. Так же его светлость указывает, что вам надлежит поторопиться, если вы хотите успеть выспаться, потому что завтра вас ожидает долгое путешествие. С самого утра, ежели позволите.
- Ах… - простонал после минутного молчанья поразительный наглец, и мне на короткое мгновенье стало даже жаль незадачливого святошу. Ничего, пусть побудет в моей шкуре, а то не одному же мне зубами скрипеть, не так ли? – Воистину, – развел руками парнишка, решив вдруг пожаловаться непонятно кому, – но сегодня целый день все только и говорят мне о том, как бы поскорее лечь спать, таким образом я и сам, к удивлению своему, замечаю, что постепенно поддаюсь общему настроению и начинаю испытывать некоторую сонливость… Но, впрочем, я попытаюсь воспротивиться этой проказе. – Оборвав сам себя, он неожиданно резко поднялся, и сделав несколько энергичный движений и, к моему изумленному восхищенью, резко опрокинув бутылку, после продолжительного, совершенно взрослого глотка бросив двери: - Прошу прощенья, господа, но вынужден отклонить ваше предложенье. А ведь это действительно папенька, что не говори. И он пытается меня выставить, что говорит лишь о том, насколько серьезно наше положенье, - как я понимаю, это относилось ко мне, но и монахи в коридоре малость попритихли, из чего я извлек утешительную истину – а все таки, не одному мне щелчки на нос вечно принимать! - и как некто пытается не допустить моего вмешательства. Вот почему, - бутылка со звоном опустилась на столешницу, а худые, мускулистые руки взметнулись в темным волосам, - к сожаленью, я никак не могу себе позволить отлучиться! Таким образом… Можете отправляться, господа. Все равно большего вы тут не добьетесь. Предоставьте мне досыпать последние часы до подъема, знайте, что я сам переговорю с папенькой, курьеру же на словах передайте…
Несколько звонких, острых фраз на незнакомом певучем языке показались мне смутно знакомыми, воцарившаяся след за ними тишина – удивительно благожелательной, а уж топот бесчисленных мышиных ножек и вовсе… за-ме-ча-тель-ным! Ну, не скажу, что мне сразу удалось расслабиться, но отпустить сжатое в горсть одеяло - точно. Я безмолвно наблюдал за тем, как восставший парнишка медленно прошагал обратно, устало опустился в небольшое кресло, и, оттолкнув бутылку, с чувством вздохнул:
- Вот так всегда, как только начнется самое интересное, сразу волокут домой! Но на сей раз закон на моей стороне, и никто не вытащит меня из Лаик, до дня святого Фабиана, конечно. Папенька вынужден будет смириться, а всем остальным придется подавиться моей прихотью остаться здесь, но не возвращаться… Но тут у вас так холодно! Я до сих пор не привык к этому, папенька с самого начала пытался возражать моему обученью, но… Мне все нравится, кроме погоды. Дождь… и даже снег! До этого я никогда не видел снега…