@темы: клипы

По-моему очень здоровские арты, нашла в сети, автора что-то не нагуглила(((
Автор, читать дальшеесли вы найдетесь и обретаетесь на Дэйри, извиняйте, что без разрешения выложили, если найдетесь и не захотите, чтобы тут висело - напишите мне - уберу сразу)

читать дальше

@темы: арт

Автор: Сфитризир
Название: Bagerlee Сarnevale
Фандом: Отблески Этерны
Дисклеймер: на чужое не посягаю, своего не отдам
Герои: Рокэ Алва, Лионель Савиньяк (или его двойник), Ричард Окделл и другие
Пейринг: незнакомец (напоминающий знакомца)/Ричард, предпосылки для Лионель/Рокэ
Жанр: POV Алвы (от 1-го лица), POV Окделла (от 3-го лица); трэш, угар и… ангст и каноничная «lo real maravilloso»
Категория: джен, слеш
Рейтинг: R
Размер: мини (20 346 знаков без пробелов)
Статус: окончен
Предупреждение: 1) таймлайн "Из глубин" (посещение Робером и Левием Ворона в Багерлее), вставки из канона;
2) табачный дым все-таки снова просочился, а кровь даже без кавычек.
Пометки: написано для Юкари
Размещение: с разрешения автора
Краткое описание: сны? видения? явь?..
Ночь дрожит опереньем
Под покровом звездных мириад.
Краткий трепет забвенья,
Словно самый сладкий в мире яд,
Словно миг смиренья...
©Рэми

Читать

Я вижу небо разве только во сне,
что с энных пор неудивительно даже.
Канцлер Ги. Bagerlee Blues

— Что происходит? — спросил он графа.
— Ничего, ровно ничего, как видите, — отвечал тот.
— Только карнавал открылся. Одевайтесь скорее.
— Удивительно, — сказал Франц, — этот ужас рассеялся, как сон.
— Да это и был только сон, — кошмар, который вам привиделся.
— Мне — да; а казненному?
— И ему тоже; только он уснул навсегда, а вы проснулись;
и кто скажет, который из вас счастливее?
Александр Дюма. Граф Монте-Кристо

Золотые ресницы...
Полоснул по городу закат.
Что тебе снится,
Что сейчас, что шесть веков назад,
Старая столица..?
Рэми. Arva Aliena

Я прикрыл ладонями немилосердно слезящиеся от ветра глаза и на несколько мгновений отгородился как от погруженного в незнакомое мне празднество города, так и от серого неба над ним. Затем полной грудью вдохнул холодный влажный воздух — и многоголосый гул, и чужую тревогу. Последняя была сродни нити, на которую нанизали яркие бусины безудержного, пьянящего веселья. Действо, мной наблюдаемое, причудливо сочетало в себе фельпские народные гуляния и урготские придворные мистерии. Мистерии… Я изображал Черного Гостя, после чего переоделся и, видимо…
Виски заломило. Тревога-нить дрожала, будто задетая кем-то струна: без башен и закатов, без вассалов и заплесневелых аббатств — это было, несомненно, очередное "видение", не сон и не явь. Очередное, но все же отличавшееся от предыдущих, скажем так, настроением. Луна не плясала над долиною мертвых, но мертвые плясали под луною.
Позади меня послышался не то шепот, не то порыв ветра; оставив балкон нависать над пестрой человеческой рекой, я вошел в, судя по всему, спальню — привлекший мое внимание шелест раздался снова, и исходил он от зеркала высотой в человеческий рост, украшавшего собой дальнюю стену.
В старинной раме вместо ожидаемой пакости обнаружилось подобие туманной завесы, вместо гибнущего Эпинэ — неотвратимо зовущий к себе Савиньяк. Неотвратимость заключалась не в силе магнетизма Лионеля, а в посетившей меня уверенности — он знает, что делает. Поэтому я и шагнул вперед без лишних раздумий — чтобы в следующий миг натолкнуться на вполне материальную преграду. Одетый впору герою Дидериха инфернальный красавец с той стороны коварного зеркала прильнул к его поверхности губами и я понял, что должен сделать то же. Рот у Ли оказался ледяным, дыхание же попросту вымораживало душу, но вскоре согрелось и мне наконец стало до насмешек — когда верный себе соратник по затеям вышагнул из зазеркалья в комнату.
— Неужели вот это все — ради единственного и даже вполне невинного поцелуя?
— Какие уж тут поцелуи, — ухмылка у старшего из Савиньяков оставалась знакомой, но вот глаза потемнели до пугающей черноты. — Послушай, Рокэ — что ты помнишь последним, до того, как очутился здесь?
— Фельп, — отвечал я чистую правду. — Мистерию ко дню рождения принцессы Елены.
— Как я и предполагал... Видишь ли, это я тебя выдернул: здесь все видится иначе и я знаю, что тебе следует делать.
— И что же?
Вместо ответа Лионель неуловимым глазу движением переместился мне за спину и склонился к моей шее.
— Вернувшись, — шептал он, — ты забудешь произошедшее — и не вспомнишь, пока… горяч.
— Мне бы не хотелось стать выходцем, — пробормотал я, едва ли не впервые в жизни ощущая приятную истому человека, обхаживаемого что ни на есть прямо. Ли, которого я знал, не то чтобы не посмел — не помыслил бы подобного. А этот — уже воплощает, причем успешно. Весьма…
— Ты им и не станешь, ты пойдешь иными путями… — Голос Савиньяка стал тише, что не сумело скрыть прорезавшейся в нем какой-то плотоядной хрипотцы.
Не успел я подумать что-либо по этому поводу, как вздрогнул от внезапной, острой боли, тотчас, впрочем, исчезнувшей без следа. Вот же тварь закатная! Но опыт стоил того, чтобы повременить с протестами. Меня ведь уже пили, было дело, однако астэры проделывают свои фокусы тоньше, хоть и распутней. Впрочем, испытываемые мной сейчас ощущения язык не поворачивался назвать непорочными. И, судя по вылизыванию моей шеи, кровопийца, кем бы он ни был, в полной мере разделил все это безобразие. И все же какая жалость, что я обречен его забыть.
— И хотел бы я сказать, что вкус твоей крови обязан своим, м-м, роскошным букетом твоему любимому кэналлийскому, да вот уверен, что дело вовсе не в вине.
Рот Лионеля казался слишком ярким для такого бледного лица и оттого неестественным. Мне стало любопытно, теплый ли он; а тем временем Савиньяк извлек из кармана своего алого камзола достойную восторгов Капуль-Гизайля чашу и обернулся с нею к зеркалу, глубины которого в этот раз заволокло желто-зеленым маревом. Мне вспомнились травяные ликеры Старой Эпинэ, однако по густоте своей "туман" скорее походил на мед — стоило Ли приблизить сосуд, как тягучий ручеек полился прямо в него.
— Для простоты будем считать эту зелень хмельной отравой; я еще расскажу тебе про колодцы и прочее, а сейчас — главное: мне следует подготовить тебя к опасности хлебнуть этой гадости больше, чем даже ты можешь выдержать. Мы не поступим, как с ядами — по капле в день — да и незачем, ведь кровь здешнего меня способна обезвредить что угодно. — Ли потягивал "медок" словно свою любимую "слезу", но я сомневался, что удовольствие было равноценным. — Разве что хмель останется, уж не обессудь, — прибавил он задумчиво. — Но это и неплохо — на трезвую голову выслушивать мои бредни…
— Не бредни, — возразил я, и рассказал о собственных выводах.
Впервые — о всех. Впервые — ему. В середине рассказа пришлось прерваться — Лионель допил и, пристроив антик на столик возле кресла, в котором расположился, прокусил себе запястье. В этот раз чувственности места не оставил голод — я жадно пил, восстанавливая силы, а затем пил медленно, уже смакуя смесь нашей с Ли крови и чего-то чуждого настолько, что оно вызывало скорее интерес, чем отвращение.
Повело меня почти сразу и вскоре начало слегка лихорадить; впервые провалившись в темноту, я, как оказалось позже, был уложен Лионелем на кровать — он так и находился рядом все то время, пока мне не стало лучше, а потом и вовсе хорошо, и пока мы не обсудили с ним все. Знания останутся при мне, а вот нежность… не до нее, не те времена. Она и здесь была мимолетной или сплетенной с болью, замечать и отмечать ее казалось неловким, но я был пьян, а Ли не был вполне собой, и можно было даже не такое.
— Пойдем в город, развлечемся напоследок, — предложил я, когда закончились слова, но не эта странная ночь.
Расставаться не хотелось — не хотелось оставаться одному, не хотелось возвращаться к той реальности, которую я не помнил, а Савиньяк толком не знал. В любом случае, вряд ли Багерлее стоит того, чтобы скучать по ней.
— Пойдем, — я встал на ноги и даже не пошатнулся.
Что-то странное мелькнуло в направленном на меня взгляде темных глаз, а потом Ли рассмеялся как тот, кого уговорили — и потащил меня в сторону так и не иссякшего уличного бала-маскарада. По воздуху. Но это уже ничуть не удивляло.

***

Странно, что в безвременьи превращенной в Закат камеры смутные догадки наконец обрели плоть, а спутавшиеся мысли выстроились в стройный ряд. Видимо, сон, даже такой, освежал. И было что-то еще — что-то, заставившее меня со вздохом потянуться на своем убогом ложе, улыбнувшись бряцанью цепей, и зарифмовать последнюю строчку песенки, сочинением коей я себя здесь развлекал.
— Герцог Алва, я — Левий, кардинал талигойский и бергмаркский. Я прибыл из Агариса, и мне нужно с вами поговорить. Вы здесь?
— Кардинал? — Какой к кошкам кардинал, зачем кардинал? Кардинал — ко мне? Следовательно, это он меня разбудил, как некстати — сон, вне сомнений, был очень и очень неплох. И, возможно, достаточно греховен, чтобы привлечь клирика, да еще агарисского… — Выходит, я не в Закате, а в Рассвете? Как неожиданно...
За плечом означенного Левия обнаружился убедительный в роли ангела Эпинэ. Светская беседа с первым, молчание второго; кардинал заметил цепи, герцог — кувшин…
"Рокэ, хотите воды?"
Началось…

***

Маска его закрывала половину лица и была непривычно простой — черная, обметанная по краям ткань, никакого намека на вышивку. По сравнению с то и дело мелькавшими на улице произведениями искусства — откровеннейшее небрежение праздником и традицией. Но незнакомец мог поскромничать нарочно — в пестрой толпе он выглядел вороном в павлиньем садике. В прорезях маски загадочно блестели неразличимого в свете факелов цвета глаза; на изумительно очерченных губах играла легкая улыбка.
— Приношу свои извинения, сударь.
Незнакомец довольно ощутимо задел Дика плечом и не успел юноша возмутиться, как услышал подобающие слова и получил возможность рассмотреть растяпу. Колкость так и вертелась на языке, однако Ричард, сдержавшись, отвечал с приличествующей человеку его положения сдержанностью:
— Будьте впредь внимательней.
— Разумеется. Вы не окажете мне услугу, раз уж нас свел случай? Я совершенно не знаю города и был бы вам премного благодарен, согласись вы быть моим проводником. Хотя если вы преследуете какую-нибудь очаровательную маску… — он, продолжая улыбаться, кивком указал на стайку смеющихся прелестниц в костюмах поселянок, одна из которых, пышногрудая брюнетка с заплетенными в две косы волосами, походила на Марианну. Если верить слухам, в юности баронесса была простой птичницей…
— Не хотелось бы отказывать вам в такой малости, но я и сам впервые… — Дикон осознал, что понятия не имеет о том, где оказался и, что куда важнее, как.
— А, ну в таком случае давайте вместе поищем крышу, под которой вкусно кормят. Вы ведь голодны?
Дик понял, что да, и позволил Черной Маске (так юноша в мыслях стал называть новоприобретенного спутника) увлечь себя в боковую улочку в поисках подходящего заведения.
Означенное обнаружилось на расстоянии какой-то четверти часа ходьбы. Название "Разбойник-рыцарь" намекало, вероятно, на туземную легенду; внутри царили полумрак и волшебство: кто-то удачно придумал ставить свечи в пустые, загодя покрытые потеками воска бутылки. Спутник Дика облюбовал местечко в нише и, не мешкая, заказал вина. Вскоре улыбчивая подавальщица с озорными ямочками на пухлых щечках принесла еще дымящийся кувшин и пару кружек. Ричард — что странно для северянина — впервые пил согретое с пряностями вино. Беседа, начавшись с обмена пустыми замечаниями, естественным образом повернула на Торку, где Маске довелось бывать. Не желая показаться деревенщиной, Ричард рассказал о варастийской кампании и уж было надумал поделиться главным — победой дела всей своей жизни, но его прервали:
— И что же, этот ваш Ворон рад был получить в дар древнюю реликвию?
— Не думаю. Однако я не удивлен — Алва на моей памяти не ценил оказываемой ему чести. Ката… Ее Величество… она… — Дик замялся, жалея, что невольно задел столь скользкую тему — незачем чужеземцу знать о связи бывшего первого маршала и талигойской королевы.
— Вот как… — протянул собеседник.
К счастью, его не интересовало то, что Дикон предпочел бы скрыть, вот и чудесно. Но последовавший вопрос о том, влюблен ли он, застал Ричарда врасплох и юноша неожиданно для самого себя сознался.
— Какая жалость, — в очередной раз удивил Маска. — Но — закономерная.
— Жалость?!
— В вашем возрасте я влюблял, но не влюблялся сам, — поделился незнакомец. Или уже знакомец? Дик запутался и махнул на это рукой; а Черная Маска тем временем откровенничал, но таким тоном, словно говорил сам с собою:
— А когда мне все же случилось потерять голову — та история в конечном итоге вылечила от страсти нежной раз и, подозреваю, навсегда. Впрочем, любовь — любовь, а не влюбленность — встречать доводилось. Чужую…
Странное дело: при их знакомстве кажучись выпившим, сейчас Маска производил впечатление человека хоть и эксцентричного, но вполне трезвого. Хотел бы Дик сказать то же и о себе, однако местное вино, поначалу показавшись обманчиво безобидным, внезапно ударило юноше в голову. Но сознаться в том не позволяла гордость, поэтому он как можно более непринужденно опустошил кувшин, разлив остатки красного по кружкам.
— Допивайте, молодой человек, и идемте, пока вы еще способны хоть что-то соображать.
— Я способен! — с апломбом пьяного воскликнул Дик и поинтересовался: — А что я должен сообразить?
— Что некий коварный мерзавец склоняет вас к пороку, и мечтает сделать это побыстрей.
— Зачем?
— Зачем склоняет или к чему спешка?
Ричард оказался в затруднительном положении: он желал ответов на оба вопроса, но не смел признаться в этом. Видя его нерешительность, Маска вздохнул и пояснил:
— Искусителям также требуется сон и отдых. Непоэтично, но что поделаешь — жизнь сурова и берет свое. Идемте, юноша, идемте.
— Вы мне напомнили кое-кого… — пробормотал Дик, опираясь о столешницу.
— Неужели?
— Да; но вы куда приятней монсеньора.
— Я польщен. …Нет, держитесь лучше за меня — если вы сроднитесь с этим столбом, мы отсюда никуда не уйдем. Вот так, обопритесь о мою руку…
Пах действительно чем-то схожий с Вороном Маска ожидаемо непривычно и не сказать чтобы уютно, но Ричарду нравилось.
Ночь обняла разгоряченное лицо восхитительно холодными пальцами, заставив даже зажмуриться от удовольствия и, кажется, что-то брякнуть о прекрасности жизни. Спутник неопределенно хмыкнул и потащил Дика куда-то — слишком уж уверенно ориентируясь в хитросплетениях улочек для того, кто не знает города. (Как подумалось позже, а тогда было не до подозрений — юноша полностью отдался во власть ночи и того, кто казался ее порождением и ключником.)
Вот и двери — скромные двухстворчатые двери дома, чей фасад не прятался за садом и высокой решеткой, а выходил прямо на площадь. Ступеньки, ступеньки… бесконечные. Что за… неприличное место. Но Маска велел ждать и обещал удивить — и свое слово сдержал: взору Ричарда предстал совершенно сумасшедший зеркальный зал. В немногочисленных канделябрах оплывали одинокие свечи, мебель заменяли собою контрастно варварские шкуры — небрежно брошенные на мозаичный деревянный пол, шаги по которому зазвучали без привычной гулкости.
— Признаюсь, я потрясен. Где мы?
— В сказке, разумеется. Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь.
И Маска без церемоний опустился на пол. Дик, подтащив к себе близлежащую шкуру, устроился рядом.
Сила — не напоказ, а взаправду — вот что привлекло его и в Алве, и в пугающе похожем на Кэналлийского Ворона незнакомце, понял Ричард, невольно залюбовавшись позой последнего. Похожем статью и вкусами, голосом и странностями, однако держал себя с ним Маска совершенно иначе — приветливей и проще, несмотря на большую, чем даже у Рокэ, отстраненность. Но она не казалась оскорбительной, и это также подкупало. Случайный человек ценит Дика больше, нежели все еще монсеньор… Стало горько, до пошлых слез, но он умел сдержаться и вспомнить, что ему говорили Катари, Альдо и эр Август, и что он понял сам.
— Вы неприлично молчаливы, а порок, тем временем, стремительно теряет для меня свою притягательность, — обозначил свое присутствие объект симпатии Ричарда, отнюдь не куртуазно зевая в сжатый кулак. Что за порок он имел в виду? — Так и быть, начнем издалека: вас упомянутый монсеньор не совращал?
Дик открыл рот и тут же его захлопнул.
— Ясно — ответ резко отрицательный. Жаль, что в ваших краях не чтут древний обычай, который…
Лукавый прищур не сочетался со взятым Маской преувеличенно таинственным тоном; и вот уже этот невозможный человек смеется, и Дикон узнает немало нового — возмутительного! удивительного! — а также и то, что нет, визави к юношам особых склонностей не питает, к юношам невинным тем более, а в искусители если и метит временами, то сейчас не тот случай. Взгляды его поражали и смущали, сам склад его мышления был невообразим, и все же Дикон заслушался.
— Тогда зачем это вам? Зачем меня… зачем рассказывать… — Собственный стыдливый румянец привел Ричарда в досаду. Не стоило и спрашивать, следовало уйти отсюда как можно скорее, но любопытство во все времена было сильней благоразумия.
— Мои зловещие цели не подлежат разглашению, — проникновенно сообщил подлец. Шкодливая ухмылка, странные нотки в голосе и распахнувшаяся на груди рубаха — глоток касеры, от которого перехватывает дух. — Придумайте что-нибудь. Допустим, мне заблажилось избавить вас от поиска сомнительных удовольствий в обществе сомнительных умельцев...
— Не собираюсь я искать удовольствий!..
— Да? А чем тогда вы занимаетесь сейчас, по-вашему?
Ричард задохнулся от возмущения. Маска улыбался — ну как на него такого рассердишься? Даже отвращения не было, лишь легкое волнение и предательская слабость во всем теле. Озарение пришло внезапно:
— Зака… астэры ведь бывают мужского пола, так?..
Собеседник расхохотался. Чем, к слову, убедил Дика в его правоте, а потом юноша попросту полетел на шкуры. Отражающиеся в зеркальных стенах огоньки закружились перед глазами, губ Ричарда коснулись чужие губы, настойчивые и поэтому, как он позже сообразил, твердые. Так-то они были мягкими и — пахнущими вином, давешним вином с пряностями. Оно, и лишь оно виной тому, что Дикон оттолкнул наглеца отнюдь не сразу. Вернее, попытался оттолкнуть и потерпел поражение, поскольку Маска подмял юношу под себя; спустя же некоторое время отказ продолжить со стороны распаленного полураздетого Ричарда выглядел бы сущим кокетством, к тому же в тот миг не думалось отчего-то о сущности продолжения, не думалось ни о чем. Покорно перевернувшись на живот, Дик ждал прикосновений губ и рук, уже привыкнув к ласкам и отбросив остатки скромности вместе с последними предметами одежды.
Мазнув у Ричарда промеж ягодиц чем-то влажным, любовник резко наклонился и, поцеловав скулу молодого человека, затем укусил того весьма болезненно в шею. Ойкнув скорее от неожиданности, чем от боли, Дик не сразу понял, что уже все. То есть, разумеется, все лишь начиналось. И ни тени наслаждения в том не было, напротив — резкий переход от пусть и стремительного, но донельзя дурманящего совращения к бесцеремонности заставил инстинктивно рвануться прочь.
Но его просили потерпеть, и он терпел; ему целовали плечи и стало уже попросту странно. Когда пришло время выстанывать просьбы о том, что давеча возмущало, Ричард из последних сил молчал — пока любовник не вздумал остановиться и, надо же, почти что светским тоном посетовать на тщету собственных стараний. Ладонь плута тем временем ласкающе прошлась по вспотевшему боку юноши и с понятной целью переместилась на живот — да так и замерла, не предприняв ожидаемого и желанного. Пришлось, краснея и злясь, поторопить. Хриплый смешок над ухом — и собственный вскрик.
Более Дик не сдерживался; он брал от этого похожего на бешеную скачку безумия все, что мог и требовал еще. Невидимый любовник казался стихийной силой, отдаваться которой почти не постыдно и сладко до боли.
Но все находит свой конец, и миг восторга краток — то ли вынырнув из омута, то ли рухнув на землю, юноша увидел все как есть: пот, семя, саднящие губы. И — обнаженного мужчину рядом. Который, все еще прижимаясь к Дику, промурлыкал:
— Надо же, какой вы... отзывчивый.
Ричард смутился:
— Я не ожидал, что любовь с мужчиной может быть такой… — Слов не находилось.
— Вам часто везет на нежданные... радости.
— Откуда вы взяли?
— Да так, предположение. Разве я не угадал?
"От меня милости не ждите." — "Я и не жду." — "Правильно, вы лопаете ее нежданной." Дик был не согласен с обоими, но спорить сейчас не хотелось, и он сменил тему разговора:
— А ваш первый раз…
— А что мой первый раз? — Любовник что-то искал в карманах собственного камзола.
— Ну… Вам было хорошо?
— Где же они… а! "Хорошо" я не дождался, так бывает.
Дик не понял, но переспрашивать показалось неловким.
— В сей благословенный не иначе как Зеленоглазым город завозят листья уж не знаю что за растения, но дым его способен взбодрить, — Маска возился с огнивом, держа во рту тонкий рулон, свернутый и вправду из каких-то высушенных листьев. — Язычники зачастую считали не только молитвы, но и воскурения своим богам делом сугубо личным — вы, верно, знаете об этом.
— Нет. Я эсператист, и…
— Вас угостить?
— Нет, благодарю. С меня на сегодня открытий и грехов достаточно, — отрезал Ричард и тут же пожалел о собственной грубости.
Маска фыркнул. Кончик его скрутки тлел, запах был юноше уже знаком — так попахивало чужое платье.
Отголоски пережитого наслаждения сменялись усталостью и осознанием того, что именно с ним произошло, но Дику было почти все равно; единственное, чего он сейчас желал — это забыться сном. Однако ночевать в подобном месте не казалось разумным, к тому же Маска был рядом, курил в полном молчании свои скрутки, и Ричарда посетила догадка, от которой на душе стало еще мерзее: любовник задержался здесь лишь потому, что ему вздумалось раскурить свою гадость… после.
— Хотите совет?
Юноша вздрогнул, краснея под спокойным взглядом (темных? светлых?) глаз и подавил глупое желание прикрыться.
— Не продолжайте. В наше время модно запретные плоды надкусывать и оставлять несъеденными, не говоря уже о том, чтобы вводить их в рацион.
— Но… Мы же…
— А, здесь… воздух другой. Вернетесь в Олларию, поймете. Если, конечно, вспомните, — туманно пояснил теперь уже действительно незнакомец — далекий и непонятный.
Ричард задался вопросом, возможно ли надкусить целую корзину "плодов"; или кажущаяся искушенность любовника была всего лишь сочетанием осведомленности с врожденным талантом? А высказывания, а полуулыбки, а выверенность движений?.. "Ежели искусство любви с женщиной уподобить настройке музыкального инструмента, то с мужчиной оно напомнит выездку лошади". Отчаянно захотелось уверенности, что и этого тоже… объезжали.
— Это первое. А второе — вам, как Окделлу, придется скрывать не соответствующие образу безупречного рыцаря стороны жизни, что, согласитесь, несколько утомительно и к тому же не гарантирует полного успеха.
— Сударь! Да как вы…
— Смею. И помню о вашей даме сердца. Душа — Создателю, тело — господину, сердце — прекрасной даме…
Его, конечно же, выдал фамильный медальон, а вот на Маске не было даже перстней; родинки же и шрамы Дику ничего не говорили, да и их не разглядишь толком в проклятой полутьме.
— Подумайте над моими словами. А теперь прошу меня извинить — не хотелось бы вконец задымить эту комнату.
Не потрудившись сколько-нибудь одеться, Маска поднялся с пола одним текучим движением и в несколько шагов пересек отделявшее его от окна расстояние. Дверь на балкон (здесь, надо заметить, балконы пользовались особой популярностью — которой Дик не одобрял) со скрипом распахнулась, на Ричарда повеяло зимним холодом, заставив поежиться и возмутиться в голос. Протест, и еще один, пропали втуне — предвидя, что третий постигнет та же незавидная участь, юноша нехотя натянул штаны и устремился следом за желающим его заморозить негодяем. Однако на балконе никого не оказалось, если не считать колючего ветра. Дикон растерянно заоглядывался, ничего не понимая в происходящем, и даже, ухватившись за перила, свесился вниз — без толку. Пришлось возвращаться. Праздник закончился; небо на востоке начинало светлеть.
Одежда того, кто не иначе как Окделлу привиделся, впрочем, таять и не думала; но что за карточка белеет в складках чернильного батиста? Ричард ухватил ее двумя пальцами и поднес к глазам — на него, издевательски ухмыляясь, глядел Повелитель Кошек. Ричард с минуту зачарованно пялился на Чужого, который, как говорят, "вернее всех узнает своих", а затем, очнувшись, отбросил карту и нервно потянулся к родовому медальону, жалея, что это не эспера; а, не обнаружив оного на груди, вспомнил слова сюзерена про церковь и Абвениев. Вот только им молиться Дика не учили.

***

Я снова сплетал руки в оленью голову; я спрашивал о дамах и Левии, и мне вспоминались те случаи, когда я заставал Ли с женщинами, а он — меня. В зимнем королевском саду, к примеру, в обществе Сильвестра…
— Вы хотели что-то передать герцогу Окделлу, — напомнил Эпинэ.
— Ах да. — Я потянулся. Маршалы и кардиналы, куртизанки и королевы, интриги и слухи… Оруженосец. Слишком многие меня видели вместе с Катариной… Да и не только с ней. Но я отвлекся. — Это, конечно, ерунда, но в некоторых семьях подобным вещам отчего—то придают большое значение. Передайте Повелителю Скал, что я считаю его обучение законченным. Он достоин стать одним из талигойских рыцарей. Я подтверждаю сие пред землей и небесами. Юный Окделл свободен от клятвы оруженосца и с сего мгновенья не несет никаких обязательств передо мной.

Декабрь 2011 года

@темы: Ричард Окделл, слэш, Лионель Савиньяк, фанфики, Рокэ Алва

Графика, модерн, лилия... Казалось бы, причем здесь Рокэ Алва?

@темы: арт

Что принято говорить в таких случаях? Не бейте сильно, это мой первый пост...

В общем, ПМ, вышедший из-под моего пера, вернее, планшета. Еще не ПМ, юный и наивный.

@темы: арт

@темы: рукоблудие, арт, бисер, против ветра

13.03.2012 в 14:40

Пишет  Гемма:

От смеха тоже плачут...

13.03.2012 в 14:23

Пишет  Atandakil:

Veteris vestigia flammae...
Вспомнил молодость... Решил записать для памяти...

Краткое содержание латиноамериканского сериала «В Кэртиане тоже плачут, или рабыня Катари».

Серия 1. Благородный юный герой дон Рикардо едет в столицу. Несчастная Катари полна неясного томления.
Серия 2. Благородный юный герой дон Рикардо приезжает в столицу и отправляется в школу для благородных юных героев. Несчастная Катари продолжает неясно томиться.
Серия 3. Благородный юный герой дон Рикардо поступает в школу для благородных юных героев. Появляется злодей Негро - весь синий, а душа черная - и начинает глумиться над несчастной Катари.
Серия 4. Приспешник злодея Негро капитан Арамона начинает преследовать благородного юного героя дона Рикардо. Злодей Негро продолжает глумиться над несчастной Катари.
Серии 5 - 24. Благородный юный герой дон Рикардо раз за разом ускользает от козней капитана Арамоны, завоевывает друзей и оказывает влияние на людей. Злодей Негро, не прекращая глумиться над несчастной Катари, начинает отсчитывать сапоги для армии.
Серия 25. Благородный юный герой дон Рикардо одерживает верх над врагами, завоевывает всех друзей и с триумфом заканчивает обучение в школе для благородных юных героев. Злодей Негро, не прекращая глумиться над несчастной Катари, отсчитывает 7996 пар сапог для армии, воровато оглядывается и прячет четыре пары в свой карман.
Серия 26. Друзья с триумфом несут на руках благородного юного героя дона Рикардо на площадь по случаю выпуска из школы для благородных юных героев. Злодей Негро, украв четыре пары сапог, прекращает глумиться над несчастной Катари и тоже идет на площадь.
Серия 27. Злодей Негро видит на площади благородного юного героя дона Рикардо и гнусно ухмыляются. По лицу злодея Негро начинают ползать следы неясных, но наверняка подлых мыслей...

...................................................

Серия 200. Злодей Негро, вернувшись с войны, выдает победу благородного юного героя дона Рикардо за свою. Все ему верят и заставляют несчастную Катари наградить злодея Негро. Несчастная Катари, не скрывая отвращения к злодею Негро, вместо награды преподносит ему дурно откованную старую железку. Природа Ликует и на небе восходят четыре Солнца.
Серия 201. Взбешенный злодей Негро решает отомстить благородному юному герою дону Рикардо и стреляет в него, но промахивается и по ошибке ранит собственного коня. После этого он начинает строить козни.
Серии 202 - 208. Злодей Негро строит козни.
Серия 209. Злодей Негро построил свои козни и теперь глумится над несчастной Катари в присутствии благородного юного героя дона Рикардо.
Серии 210-212. Испугавшись расплаты за содеянное, злодей Негро пытается отравить благородного юного героя дона Рикардо...

...................................................

Серии от 400 до 500. Благородный дон Альдо Умора вкупе с благородным юным героем доном Рикардо и при поддержке честных, но нерешительных и плывущих по течению дона Роберто и дона Клементо, борется с диктатурой злодея Негро, свергает последнего, бросает в тюрьму и устанавливает восьмичасовой рабочий день, всеобщее избирательное право, а также свободу ума, чести, совести и собраний.

...................................................

Серии 750 - 790. Коварный дон Валентино похищает из тюрьмы злобного дона Негро.

Серии 791 - 799. Благородный юный герой дон Рикардо гонится за коварным доном Валентино, но никак не может догнать.

Серия 800. Благородный дон Альдо Умора одерживает моральную победу над злодеем Негро, обуздав его коня.
Серия 801. Ликующая несчастная Катари на радостях от победы дона Альдо Умора бросает в воздух чепчик. Чепчик сбивает с ног коня злодея Негро, и благородный дон Альдо Умора трагически погибает...

URL записи

URL записи

По-моему прелестно, только мало!

@темы: юмор

@темы: смысл, размышления, живой взгляд

@темы: слэш, стихи